– Ушел, – подвел итог приключениям Жур.
Здесь был день. Солнечный, ясный и очень теплый, пропитанный ароматом трав и цветов, наполненный журчанием близкого ручейка.
Ратибор, щурясь от неожиданной яркости, открыл глаза и убрал меч в ножны. Огромная голубая бабочка порхнула у самого лица и села на высокую травинку, прогнувшуюся под ее тяжестью.
Мара стояла рядом, в ее глазах читалось безмерное удивление и легкий испуг.
– Где мы? – спросила она, опуская меч.
– На другом поверхе Яви, – улыбнулся стрелок.
Длинная рубаха, торчащая из-под куртки, прикрывала девичьи ноги до середины бедер, бросая на кожу мягкую бархатистую тень. Ратибор невольно задержал взгляд там, где тени было больше всего, но девушка ничуть не смутилась.
Они стояли посередине огромной круглой поляны, залитой солнцем, а лес вокруг веял не враждебностью, а манящей прохладой.
– А где темнота, где чудовища? – опасливо огляделась Мара. – Прошлый раз все было иначе.
Ветви у кромки леса качнулись, и на поляну вышла женщина такой красоты, что Ратибор прикрыл глаза ладонью, как от очень сильного света. Она была совершенно нагая, окутанная лишь золотистыми волосами до пят и таким же золотистым сиянием, а голову ее обрамлял венок из огромных белых цветов. Она улыбнулась и ответила Маре:
– В прошлый раз все остальное было иначе, вот вы и попадали на другой поверх Яви. А здесь я хозяйка.
– Леля? – осторожно шепнул Ратибор и взял Мару за руку.
Богиня кивнула и с улыбкой смахнула со лба золотистую прядь.
– Но почему мы попали именно сюда? – Ратибо-ру так и чудился во всем этом какой-то подвох.
Он готов был драться во тьме с десятками чудищ, защищая жизнь Мары, но столь приветливое место явилось для него полнейшей неожиданностью.
– Какой ты глупый… – в самое ухо шепнула Ма-ра. – Ну кто может попасть прямо к Леле в гости?
Она улыбнулась богине, и та улыбнулась в ответ. Ратибор наморщил лоб и попробовал забрать руку у Мары, но девушка сжала пальцы и не пустила.
– Пойдем ближе, – ласково сказала она.
Ратибор сделал шаг вперед, чувствуя, как ослабели ноги. Это не было страхом, но неуверенность и неловкость охватили его, как если бы на пиру ему незаслуженно крикнули здравицу.
Мара крепче сжала ладонь, и идти стало легче – от девичьих пальцев струилось ласковое тепло и сила, равной которой Ратибор еще не встречал. Они подошли к богине и встали перед ней.
– Значит, и он меня любит? – спросила у Лели Мара.
– Если бы не любил, не стал бы ради тебя между жизнью и смертью.
У стрелка щеки залились жаром, с которым он не мог совладать. Он почувствовал себя странно, какое-то забытое ощущение подкралось к глазам и защекотало ноздри.
– Это правда? – спросила Мара, обращаясь к нему. – Ты меня любишь?
– Правда… – ответил стрелок и понял, что это слезы подкрались к глазам. – Я полюбил тебя в ту ночь, на болоте…
– Почему же не говорил?
– Не знал, что ты можешь ответить-…
– Вот глупый… Неужели ты сразу не понял? Слезы выплеснулись, но стыда от них не было —
лишь облегчение и нарастающее с каждым мигом ощущение счастья.
Леля вытянула руку вперед, и в ней появилось яблоко – маленькое и даже на вид кислое. Она легко разломила его на две равные половинки.
– Люди в свадьбу разламывают сладкое яблоко, – с легким укором сказала она. – Но я завещала разламывать кислое. Ведь если двое не убоятся вкусить кислого от одного и того же плода, то сладкое они и сами смогут себе устроить.
Она протянула половинки Ратибору и Маре, каждый откусил по разу и бросил остатки через левое плечо. О г кислой оскомины на зубах слезы проступили еще сильнее.
– Поклянись, что любишь ее. – Леля посмотрела в глаза Ратибору.
– Клянусь, что люблю ее больше жизни, что отдам ей и детям все до последнего!
Это были обычные свадебные слова, но Ратибору их показалось мало. Он повернулся к Маре, обнял и прижал к себе.
– Ты будешь единственной, кого я люблю, – шепнул он, глядя в ее глаза, полные счастливых слез. – И единственной, кому я отдам свои ласки. Ни одна из женщин не сравнится с тобой, так зачем мне другие?
Леля подняла руки, и солнечный свет раздробился на тысячи золотых лепестков, закружившихся вокруг Ратибора и Мары. Стрелок никак не мог решиться коснуться губами губ Мары, и она сделала это первой, прижалась к нему всем телом и обвила его ноги своими.
– Любите друг друга, – с улыбкой сказала Леля и вежливо растаяла в воздухе.
Но великая сила жизни уже соединила Ратибора и Мару в единое целое – та сила, которая росточком пробивает каменную плиту мостовой, та сила, которая продолжает род и через многие тысячи лет. Жаркий вихрь страсти охватил их обоих и, казалось, оторвал от земли, ласки рук и ласки губ окутали их сплошным покровом, прочно отгородив от всего мира. И лес, словно верная стража, стал заставой вокруг, и трава оказалась ковром под телами, и небо – самой надежной крышей.
Утомившись от ласк, Ратибор раскинул руки в высокой траве, рядом счастливо улыбалась Мара, сощурившись на солнце. По небу плыли легкие облачка, которые вдруг неправдоподобно быстро начали превращаться в тучи – серые и грозные.
Ратибор сел и надел рубаху.
– Странно как… – сказал он. – Посмотри. Мара открыла глаза.
– Это знак, – уверенно сказала она. – Похоже, с твоими друзьями беда.
– Какие они друзья, если на тебя руку поднять хотели?
– Не горячись. – Девушка оделась, нашла в траве Ратиборовы портки и бросила ему. – Они не знали, что делали. Ошибиться может всякий.
– Тут хорошее место. – Стрелок нехотя оделся и натянул сапоги. – Может, сюда уже и не попадем никогда.
– Наш дом на земле, – коротко ответила Мара и, подняв свой меч, коснулась навершием Ратиборовой рукояти.
Стрела, вонзившись в дерево, еще не перестала дрожать, когда прямо у пещеры колыхнулся воздух и выпустил Ратибора с Марой.
– Что за стрельба? – Ратибор поднял брови, глядя на гудящий лук в руках Волка.
– Тварь… – сокрушенно качнул головой певец. Стрелок больше ни о чем не стал спрашивать – скрылся в пещере и через мгновение выскочил, держа одну стрелу в зубах, другую в руке.
– Лук! – Он протянул ладонь и крепко ухватил еще поющее дерево.
Его цепкий взгляд заметил, какие ветви качались сильнее других – место, куда сломя голову бросился лесной охотник. Все замерли, боясь шевельнуться, а Ратибор наложил стрелу и медленно потянул на себя тетиву. Сделалось так тихо, что слышно было, как поскрипывают напряженные волокна лука.
Дива закусила губу, а Микулка прикрыл ладонью морду коня, чтобы не фыркнул. Волк очертил над головой круг указательным пальцем.
Ратибор не стал закрывать глаза. Он не верил, что цель можно нащупать какой-то неведомой колдовской силой, он старался представить, как бы сам побежал через лес, пытался по едва заметным приметам определить это на глаз.
А рука тянула тетиву до треска.
И тут стрелок понял, что не знает, куда стрелять, что все, чему он пытался выучить Волка, – пустая болтовня и никчемная трата сил. Не может быть умения зрить через непрозрачное, нет силы видеть без глаз…
Но в следующий миг он вспомнил про Жура. Ведь видит, леший его понеси! Так чем же он, Ратибор, хуже?
А Микулка стоял и шептал еле слышно: «Дай ему неведомый взгляд, дай ему неведомый взгляд…» Сам не зная, к кому обращаясь. Паренек вспомнил, как разглядел звездочки во лбу у всех – такие же, какие видел Жур. И у Ратибора такая была, только тусклая… Почему же он не может ею смотреть?
Ратибор так пристально вглядывался в темную стену леса, что ему вдруг показалось, будто заросли стали приближаться, все быстрей и быстрей, как будто это сам Ратибор летел навстречу трепещущим листьям. Он хотел было помотать головой и отогнать наваждение, но понял – не надо.
Его странный взор вломился в лес и полетел по следу, отыскивая ветви, еще дрожащие от недавнего касания с телом. След был извилист – охотник путал