Рядом центральный вход в консерваторию. Бегу под козырёк. Ну там уже народу полным-полно, а больше-то и спрятаться негде. Подъезды все на кодовых замках, в соседнем кафе людей под завязку.
Стоим, жмёмся друг к другу, не продохнуть, а тут всё новые граждане забегают под козырёк, ливень-то о-го-го какой. Так что новые совсем уже мокрые, и с них вода стекает ручьями. И часть воды – прямо на мой костюм. Смотрю на небо, а там черным-черно. Смотрю на часы – без десяти семь. Думаю, чем здесь толкаться, лучше куплю билет и с комфортом пережду дождь в консерватории.
Подхожу к кассе, интересуюсь билетами. Выясняется, не проблема, билеты есть. По цене вообще ничего не стоят, копейки. Ну я купил и бегом в зал. Там типа уже третий звонок и свет в фойе гасят. Короче, успел, плюхнулся на своё место и только тут глянул на сцену. А там большущий симфонический оркестр и дирижёр с палочкой. Ну а на что ещё я мог рассчитывать? Консерватория – это же не варьете. Хотя я человек интеллигентный, но раньше в консерватории не был и в ближайшие годы не планировал.
Заиграла музыка, бодренько так заиграла, не заснёшь. Но действие крайне статично, картинка на сцене не меняется. Оркестр, дирижёр – всё. Оглядываюсь по сторонам. Справа от меня нет никого. А вот слева… сидит девица лет двадцати трёх. Очки, чёрная водолазка, серая юбка, косметики никакой. Типичная консерваторская мышь.
Я от нечего делать стал раздевать её глазами. И, честно, обалдел от результата. Грудь близка к идеалу, ножки стройные, попы, к сожалению, не видно, но вроде тоже не разочарует. Я с неё мысленно очочки снял, губки и глазки подкрасил. Получилась краса-девица, любой позавидует.
Вижу, она заметила, что я на неё посматриваю, и чуть улыбнулась. Я к ней наклонился и тихо так, но с чувством говорю:
– Меня зовут Георгий, можно просто Гарик, а вас?
– Виктория, можно просто Вика. Вы тоже Сибелиуса любите?
– Обожаю!
– Седьмую симфонию нечасто исполняют…
– А восьмую ещё реже, – сказал я наугад.
– Ха-ха-ха, он всего семь написал.
– Какие его годы, ещё напишет!
– А вы шутник. Таких в консерватории редко встретишь, – сказала она и отвернулась.
Я понял, что обе мои реплики сошли за юмор, но она пришла сюда слушать музыку, и общаться с остряком-самоучкой не входит в её планы. Я по-быстрому прогуглил этого Сибелиуса. Оказалось, это некий финский композитор, который коньки отбросил ещё в 50-х годах прошлого столетия. Теперь понятно, почему Вика отвернулась. Вторая реплика была совсем неудачной. Доверие Вики ко мне надо было как-то возвращать.
Справа от меня на соседнем ряду сидели две старые девы. И одна другой еле слышно сказала: «Нина, тебе не кажется, что флейты не строят?» Ответа я не услышал, но решил рискнуть. Я наклонился к Вике и спросил:
– А вам не кажется, что флейты не строят?
Вика посмотрела на меня с интересом и сказала:
– Да, я тоже обратила внимание. А вы что, музыкант?
– В прошлом. Сейчас занимаюсь бизнесом.
– Слышите, теперь тромбон опаздывает?
– И не говорите, он вовремя не сконцентрировался – и вот результат.
Вика опять обратилась в слух, даже глаза прикрыла. Сзади снова раздался шёпот старых дев: «Ниночка, это мой любимый фрагмент».
Я тут же наклонился к Вике и очень проникновенно сказал:
– Это моё любимое место в седьмой…
При этом я как бы от волнения положил свою руку на её.
– Согласна, здесь ощущается, что добро борется со злом…
При этом руку она не убрала. Мы ещё немного послушали, и тут у меня наметилась небольшая проблема: одной рукой я придерживаю руку Вики (никогда не сдаю завоёванные позиции), другой пытаюсь прогуглить что-нибудь об этой симфонии, но одной рукой получается плохо.
Спасли опять старые девы. Одна другой прошептала: «Какая чувственность и в то же время северная строгость…» Мне этого было достаточно. Я наклонился к Вике и очень проникновенно сказал:
– Боже, какая чувственность!
– Согласна, даже мурашки по коже…
При этих словах я сжал её руку чуть сильнее и продолжил:
– И это при явной северной строгости. Она вообще присуща позднему Сибелиусу.
– Да, да, этот контраст в нём меня безумно привлекает!
Вика посмотрела на меня сияющими глазами, я тоже продемонстрировал свой плохо скрываемый «восторг».
Объявили антракт. Я облегчённо вздохнул и повёл Вику в буфет. Мы взяли по бокалу шампанского и шоколадку «Вдохновение».
– Я вначале подумала, что ты из тех молодых людей, что ходят в консерваторию исключительно для того, чтобы познакомиться…
– Неужели я на такого похож? – «искренне» удивился я.
– Нет, Гарик, это только вначале из-за твоих странных шуточек. Но потом я поняла, что ты интеллигентный, тонко чувствующий человек.
Я с удовольствием отметил, что всё идёт по плану, Вика незаметно для себя перешла на ты. Но надо было отсидеть ещё вторую половину действа, расслабляться нельзя. Ещё неизвестно, что нас ждёт во второй части. Тут я заметил в противоположном конце буфета моих старых дев.
– Я на минуточку, – извинился я перед Викой и быстро подошёл к ним: – Извините, вы случайно не знаете, что будет после перерыва?
– Равель, Первый концерт для фортепьяно с оркестром.
– А это хорошо, на ваш взгляд?
– Ну он не так глубок, как Сибелиус, но вполне, вполне…
Её подруга тоже включилась в разговор:
– Лучшее у Равеля, конечно, «Болеро», но и Первый концерт – достойное произведение. Особенно его первая часть.
Я поблагодарил почтенных дам и пулей вернулся к Вике:
– Вика, сейчас нам предстоит слушать Равеля…
– Я знаю.
– У меня предложение: давай сбежим после первой части концерта…
– Но я планировала его прослушать полностью, все три части.
– Даже современники Равеля считали первую часть наиболее сильной, а так подышим воздухом, поговорим о музыке. Мне столько хочется тебе рассказать.
– Ладно, раз тебе хочется подышать воздухом, можем уйти прямо сейчас.
Предложение было настолько заманчивым, что я от избытка эмоций обнял Вику и поцеловал (правда, в щёчку).
Мы вышли из здания консерватории. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Вика прижалась ко мне, я внимательно посмотрел ей в глаза и спросил:
– К тебе или ко мне?
– Пап, ты чего замолчал? А дальше-то что было?
– Вот так, Морис, мы и познакомились с твоей мамой. Потом ты родился, и мы тебя назвали Морисом в честь композитора Равеля.