– Покончено с обидчиками твоими, Прохор. Как стемнеет, надо в реку их сбросить.
– Сделаем.
– Посмотри-ка у них в карманах. Любопытно мне, чем замок открыли. С виду-то целехонек.
В кармане у того, кого Алексей первым убил, нашлась связка ключей на кольце. Взял ее Алексей, подошел к двери, попробовал ключи. Один подошел, замок щелкнул. Выходит, дрянь замок. Надо на рынке заморский искать. Со слов приятелей, лучше шведских замков ничего нет. Так же, как и опасные бритвы лучше всего немецкие, а ружейные замки – британские.
Как стемнело, да в соседних домах жизнь стихла, погасли огни в окнах, вдвоем вытащили труп.
– Тяжел! – чертыхнулся Прохор.
Перевалили за ограждение чугунное. Такое было на берегу, где Кремль, и напротив, потому что дома в центре могли купить люди с достатком. А простолюдины покупали на окраинах, в слободах. А то и сами строили. Но после пожарищ в Москве деревянное строительство запретили, подмосковный пиленый известняк дорог. Еще дороже плинфа – плоские глиняные кирпичи. Ухитрялись делать из булыжника. Если на хорошем известковом растворе, получались стены прочные, однако зимой в них было холодно.
Вокруг ни одной живой души. Труп не утонул, поплыл. На фоне воды его некоторое время видно было. Сходили за вторым убиенным и его, раскачав за руки и ноги, сбросили в воду. Тяжел оказался, а Прохор с покалеченной рукой слаб.
Фух, обошлось! Для Алексея наука. Дом защищать надо. Хорошо бы на окнах первого этажа железные решетки поставить да замок на дверь. Либо без решеток обойтись, но прикупить пса из породы побольше. И коли брать, так щенком, тогда только хозяев признавать будет.
За службой, где ты на всем готовом, Алексей и не предполагал, что небольшой дом вызовет столько забот. Это еще семьи нет. Впрочем, обзаводиться ею в этом времени он не собирался. Даже мысль мелькала – не вернуться ли в Москву современную? По жене соскучился. А с другой стороны, Наполеон повержен и уже никогда не станет диктатором. И, видимо, за грехи Господь накажет его тяжелой, мучительной, неизлечимой болезнью. И что для корсиканца тягостно, от него отвернутся все его маршалы и чиновники, которые возвысились благодаря Бонапарту. Низвергнутых правителей забывают быстро.
Осень ранняя, светало рано, но дни становились все короче. Алексей, как получил очередное жалование, объявил о покупке дома офицерам в полку, пригласил в ресторан, дабы злые языки не говорили, что зажал обновку обмыть, тем более что дома покупали редко, один-два раза в жизни.
Вот что в русских деловых людях есть – это расторопность. Еще многие дома в городе полуразрушенные, обгоревшие. А на центральных улицах уже рестораны восстановлены, вставлены стекла, горят свечи в канделябрах, и выбор блюд почти довоенный. Нет французских, разного типа консоме, – это патриотично. Зато пожарские котлеты, отбивные и прочие блюда русской кухни присутствуют. Водка – само собой. Шампанское тоже почти исчезло – производство бывшего неприятеля, да и дорого. Алексей заранее обговорил меню: уха из стерляди, холодец с хреном, жареный на вертеле поросенок, каша по-гурьевски да зелень огородная – лук зеленый, огурцы, редиска. Под холодную, с ледника в подвале, водочку закуска серьезная нужна, чтобы не опьянели быстро. Офицеры пришли без жен, компания чисто мужская. К приятному удивлению Алексея, вручили собранные вскладчину деньги – на обзаведение на новоселье. Полковник – а как без него? – сказал поздравление. Похоже, последний офицер в полку дом приобрел, остепенился. Теперь бы пора жениться. Выпили. На небольшое возвышение, вроде сцены, вышли цыгане. Вот уж кого Алексей недолюбливал. С кочевой жизнью в современной России покончили, но промышляют гаданием, воровством, наркотой приторговывают. Для государства народ бесполезный. Зато в очереди за материнским капиталом – первые. После третьей рюмки, да когда голод утолили поросенком, цыгане ушли на перерыв. Алексей взял гитару со стула. Не современная, а семиструнка. И Алексей не Дидюля или Зинчук, но все же пробежался по струнам. Офицеры уставились удивленно, никто не видел раньше, чтобы Алексей играл. Но ведь гитары не было, да и не до песен было. А сегодня душа просила. Дом – это как якорь в жизни. Начал с песни Булата Окуджавы:
Пока земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
Чего у него нет:
Мудрому дай голову,
Трусливому дай коня,
Дай счастливому денег…
И не забудь про меня.
Когда допел, офицеры смотрели друг на друга в изумлении. Голос у Алексея приятный, не обидел Господь, правда не получалось раньше продемонстрировать. После нескольких секунд заминки и тишины зааплодировали. Причем не только офицеры, но и другие посетители.
Алексей вернулся к столу. Брать чужой инструмент без спроса – нехорошо. Однако к нему подошел метрдотель.
– Проникновенно! Позвольте, господин офицер, выразить вам свое признание. Публика просит еще. Не уважите? А еще вон та дама, в кабинете за шторками, в восторге.
Алексей, вроде случайно, бросил мимолетный взгляд – была в ресторане пара кабинок для приватных встреч: встретиться любовникам или сделку обсудить купцам, да чтобы конкуренты не видели, – но разглядеть, кто внутри, не сумел, в кабинке полумрак, на столике только свеча горит и виден силуэт. Просьбу метрдотеля поддержали офицеры, потому что цыган слушали не раз и репертуар их знали. А здесь свой офицер открылся с необычной стороны, да и песня, ранее не слышанная, за душу берет. Алексей ломаться не стал. Снова вышел, уселся на стул с гитарой. Что бы такое выдать? Да вот, пожалуйста.
Ой, мороз, мороз,
Не морозь меня!
Моего коня, белогривого.
У меня жена, ох, ревнивая…
И дальше всю песню. В те времена она еще известна не была. Народная, но сочиненная позже. Для посетителей ресторана и офицеров это новинка. Уже на стульях ближе подвигаться стали. После окончания аплодисменты, даже с криками «браво!». Полковник не выдержал, подошел:
– Понимаю, дом обмываем, но спой еще хоть одну, душевную!
Душевную?.. Не все можно петь, поскольку слова современные могут проскочить, возникнут вопросы. В голову пришла песня на стихи Константина Губина, слышал ее в «Голосе», пел Квитатиани, причем здорово пел. Начал:
Помолимся за родителей
Ангелам нашим хранителям,
Помолимся, и когда-нибудь…
Народ-то уже выпил немного, эмоции взыграли. После последнего аккорда тишина мертвая.