Следующим шагом, по совету полковника, был визит к краснодеревщикам. Дом пуст: ни дивана, ни кровати, ни письменного стола, да даже сесть не на что. Пришлось отдать последние деньги. До поры до времени о покупке молчал – ни офицерам, ни денщику не говорил. Офицеры будут намекать, что новоселье делать надо, так ведь не на что! И денщик переселиться захочет, как и другие денщики. Опять загвоздка – посуды для кухни нет, как и простого топчана, матраца. Припомнил, что не все деньги в полковой казне за сданные трофеи получены. Казначей – тот еще жук, молчит, вдруг трофейщики забудут. Так ведь и должник он Алексея, кабы не он, сгинула бы в реке полковая касса.
После службы пошел к казначею.
– Вроде причитается мне за трофеи?
Казначей полистал гроссбух, пощелкал счетами.
– Шестнадцать рублей и пятьдесят копеек. Будете получать?
Еще и спрашивает! Мог бы сам напомнить, пригласить.
Деньги получил, расписался. В первое же воскресенье с денщиком на базар отправились. В одном из углов продавали мебель, бывшую в употреблении. Алексей подозревал, что краденая из усадеб. Да кто его знает, где ныне хозяева. И у продавцов рожи разбойничьи. Но не для себя брал, в комнату денщика. Амбала наняли с подводой, отвезли мебель, в том числе стол на кухню и табуретки. Потом еще раз на рынок сходили, уже за кастрюлями, сковородками, кухонными ножами, ложками и вилками. И на этот раз почти все деньги потратили.
Денщик Прошка хозяйскому приобретению рад. Дом осмотрел, на чердак слазал.
– Добротный дом, рачительный хозяин строил. Ежели не пожар, как при французах, век простоит!
– Типун тебе на язык.
Иконы, что Алексей в сундучке в реке обнаружил, перенесли из комнаты в казарме в дом, повесили в красном углу. Дом без иконы – как хлев.
Однако переселяться пока рано: денщику комнату обставили, остальные комнаты пусты. А хуже всего – в доме нет съестных припасов. Купить их не проблема, если есть деньги. У Алексея с этим сейчас неважно. Одна надежда, что жалование получит. Все же в современной армии с приходом Шойгу с выплатой денежного содержания порядок, выдают день в день. При императоре Александре были задержки, иной раз большие. Офицеры, кто семейные, вынуждены были подрабатывать. Одни нанимались репетиторами, другие переписчиками в архиве. Правда, на подработки ходили не в форме, вроде стыдно. Некоторые брали ссуды в банках, но там проценты платить надо, и получалась кабала. И по всему выходило, что не очень-то государство и император заботились о своих защитниках. Оно и понятно – деньги на содержание армии и флота идут громадные, а отдачи нет. В промышленности либо торговле – вложил миллион, получил полтора, а то и два, ежели дело выгодное. Но не зря пословица есть: «Кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую».
Так и продолжали Алексей и денщик его Прохор жить и столоваться в казарме еще два месяца, до конца лета, пока не выплатили жалование. Алексей сразу часть денег Прохору вручил:
– Покупай съестное, переезжать пора.
Подсуетился Прохор, купил мешок муки, да круп разных, да мяса вяленого, оно долго не портится. День Прохор на рынках провел да в магазинах, ведь и соли купить надо, и сахара, и колониальных товаров, как называли тогда чай, кофе, специи – перец в первую очередь.
После службы Алексей скромные пожитки в шнобзак уложил – запасное белье, бритву, пистолеты, по мелочи чего – и отправился в дом.
Калитку открыл – а из дома шум. Неужели Прохор напился? Да сроду за ним такого греха не водилось! Вошел в дом, а там двое дюжих мужиков Прохора мутузят. Рука у Прохора после ранения плохо гнется, не владеет ей в полной мере. Уже из носа разбитого кровь идет и глаз заплыл. Мужики увлеклись, появления Алексея не заметили. Он из шнобзака пистолеты вытащил, одному в спину пальнул, другому в бедро. Которому в спину – тот наповал убит, а который в бедро ранен – в болевом шоке упал. Дышит шумно, глаза закатил и чувств лишился.
– Прохор, объяснись!
Рот у Прохора разбит, передний зуб качается, прошамкал:
– Я из магазина с покупками вернулся, а эти двое замок открыли и по дому шастают. Ограбить решили. И зачали меня бить-колотить!
По закону Алексей разбойников арестовать должен и сдать в полицию для проведения следствия и суда. Убийство дозволялось, ежели на хозяина или домочадцев напали и есть угроза их здоровью либо жизни. Алексей-то в спину выстрелил, а надо было в переднюю часть тела – лицо, грудь, живот.
Впрочем, Алексей не сильно огорчился. Дом на набережной, как стемнеет, сбросить в Москву-реку, течением унесет.
– Прохор, умойся.
Прохор постанывал, похоже, сильно досталось ему. Алексей подошел к раненому. Под бедром уже лужа крови. Пнул по другой ноге, здоровой.
– Эй!
Застонал мужик, стало быть, в себя придет скоро. И в самом деле глаза открыл, только по сторонам они блуждают.
– Здесь я! Сюда смотри!
И пальцами пощелкал. Постепенно взгляд незнакомца сфокусировался на Алексее.
– Ты кто такой? Как в дом мой попал?
– За вещичками пришел. Видел, как мебель привезли. Присмотрели за домом – не живет никто.
– Стало быть, ты крадун?
– Как есть. В полицию сдашь?
– Зачем? Приятель твой убит, и тебя убью сейчас.
Вошел Прохор. Поношенная егерская куртка в мокрых пятнах, от крови отмывал. И лицо, хоть и разбито, но уже не кровит.
– Они иконы в мешок сунули!
В доме для серьезных воров ценного – эти иконы. Оклад серебряный, и писаны хорошими мастерами. Когда деньги Алексей изыскивал, даже мысли не мелькнуло продать, хотя понимающие люди могли отдать приличные деньги, рубликов по пятьдесят-семьдесят за каждую икону. То, что воры посягнули на святое, Алексея обозлило.
На виду у вора разложил на столе пистолет, порох и пули, стал заряжать. Вор обеспокоился:
– Служивый, ты что делать собрался?
– Тебя казнить. Лучше бы ножом, но руки пачкать не хочу.
– Давай договоримся? Я тебе адрес скажу, там в тайнике добыча, даже золото есть.
– Ах ты падаль! Думаешь, я на твои воровские деньги позарюсь?
Лишний раз убедился, что у простолюдина понятия о чести отсутствует. И уже без колебаний, как оружие зарядил, взвел курок, подошел к вору, выстрелил в сердце. Плохо, конечно, Прохору придется полы песком драить