Убежать уже не думал, но замечать стал, что приглядывают за ним. Побрел в туалет – обязательно следом кто-то увяжется. Видимо, с подачи чиновника. Неужели из Петербурга приехал по его душу? Да нет, наверняка куча таких, как Алексей. Кто-то погиб, другие раненые лежат, вполне вероятно, где-нибудь в крестьянской избе, в глухой деревне. Были и дезертиры, на любой войне они находились, кому своя никчемная жизнь дороже судьбы Отечества. И перебежчики наверняка были, что хуже дезертиров, потому что своих предавать – последнее дело, край нравственного падения. Теперь, когда чувствуется, что победа за русским оружием будет, дезертиры и предатели обеспокоились о своей судьбе. Вроде и Россия велика, и Европа, но спрятаться сложно. Тем более не все предатели хорошо владели французским или другими языками.
Иной раз вспоминал об Иване и Матвее. Погибли или были ранены и уцелели? Если погибли, то и могилы не будет, трупы селяне сжигали. Если ранены, отлеживаются в деревенской избе. Так ведь и не сыщешь. Особенно Матвей вспоминался, поскольку целый месяц с ним вместе провели да совместно французам урон значительный нанесли. И показал себя Матвей с лучшей стороны. Его бы рекрутом в егерский полк, с удовольствием взял бы, даже под поручительство. Такими мужиками Россия сильна.
Неделю в госпитале провел, вторая к концу подходит. Уже и чувствовать себя значительно лучше стал – перестала кружиться голова, нет тошноты. Слабость осталась и периодические головные боли, особенно на перемену погоды. Можно было бы и покинуть госпиталь, но где жить? Да и чиновник дозволения не давал, и сам не едет. И уже сидеть в праздности надоело. За ранеными ухаживать он не может – навыков нет, да и поднимать тяжести не в состоянии. Однако и занятие по силам нашлось. В госпиталь стал приходить священник из соседнего села. Умерших отпеть, кто в православии крещен, причастить, утешить в страданиях. Лечцы и доктора тело лечат, а священник – душу. Как заметил Алексей, с психикой у многих нарушения были. Не сумасшедшие, хотя и такие попадались, но отклонения налицо. Все же штыковые атаки, рукопашная даром не проходят. Да и как иначе? Рекруты в большинстве своем из сельских семей, живущих по патриархальным заветам: не укради, не убий. А в армии – штыковая атака, где до противника – сажень, где на тебя брызгает его кровь, ты видишь его страдания, слышишь предсмертные хрипы. Сразу рушатся многие понятия, ранее казавшиеся незыблемыми. У католиков, коими по большей части являлись европейцы, заповеди такие же. Но жестокости больше. Сам папа римский во время резни гугенотов проповедовал: «Режьте их всех, Господь разберется, кто свой, а кто чужой!»
И резали всех подряд, залив Париж кровью. Да по сравнению с ними Иван Грозный просто агнец, а на Западе им стращают, дескать, жесток был чрезвычайно русский варвар.
Алексей приходящему батюшке прислуживать стал. То псалтырь подержит, то сосуд со святой водой, пока батюшка окропляет раненых. На третью встречу батюшка и спросил:
– Ранений не вижу, почто в госпитале держат?
– Прикладом в рукопашной по голове ударили, в беспамятстве сюда привезли. Да еще повезло: на штыках дрались, в куче мертвых тел нашли, мог бы и замерзнуть.
– Грамотен ли?
– Грамотен. В егерском полку подпрапорщиком был, потом партизанил. Ныне окреп и воевать бы пошел, да чиновник из Особенной канцелярии подозревает в дезертирстве, не велит госпиталь покидать. Похоже, видоков ищет в моей измене присяги.
– О как! Врагу не служил?
– Да что ты, батюшка! Как можно? Я же русский, православный, а не Иуда.
– Слова правильные говоришь. А как на самом деле было – одному Господу известно. Да и то, нас много, а Вседержитель один, за всеми не усмотреть.
И еще неделя в утомительном ожидании прошла, пока чиновник появился вновь.
– Ну что же, слова твои, Терехин, подтвердились. Я о тех событиях, которые проверить можно. Пленные говорят, отравления были. Это уже они после непонятных смертей предположили. И склады с боеприпасами взрывались по указанному тобой адресу и в означенные дни.
– По-другому быть не могло, я же в егерском полку служил, у нашего полковника не забалуешь, за подготовку строго спрашивал. Можно вопрос? А где сейчас мой полк? Не хочу партизанить, в полк хочу вернуться.
– Похвально. Знаю, что дивизия ваша в Белой Руси, но где точно, надо в штабах узнавать. Я вас более не задерживаю. До свидания.
– Нет уж, лучше прощайте.
Алексей у каптенармуса получил свой тулуп, выпачканный кровью, валенки, даже ремень с пустыми кобурами. Оружия никакого! Для воина быть на войне безоружным – это как голым на улицу в городе выйти, ощущения похожие, неуютно. Наши войска уже на землях Белой Руси. Но недобитых и не взятых в плен французов еще хватает, кто выбирается не основным шляхом, а проселочными дорогами. Ради пропитания грабят селян, ночуют в их же избах. При оружии, и применяют его не задумываясь. Потому и Алексею оружие нужно. Лучше бы пистолеты и ружье, на худой конец для начала сгодится хороший боевой нож. Только оружие никто не подарит, придется у врага отобрать. Хотя бы для того, чтобы до полка добраться. И где он, этот штаб первой армии, в состав которой входит его дивизия и полк?
Алексей не знал, что его сведения устарели. Русские войска уже подходили к Варшаве. Французы, дабы сберечь солдат, отошли из города и сдали его без боя. Но положение русской армии было тяжелым. За два месяца пути от Тарутина до Немана личного состава было потеряно две трети – убитыми, ранеными, заболевшими от переохлаждений и инфекций, отставшими. Пруссия, союзник Наполеона, почувствовала для себя угрозу. Король Прусский Фридрих Вильгельм сумел через дипломатов договориться о мире с Россией. Мало того, союзником стал. Его войско тоже изрядно потрепано, и обеим армиям – русской и прусской – отдых нужен и пополнение. На некоторое время активные действия на фронте стихли. Наполеон спешно собирал войско. Ему удалось набрать 200 тысяч, но бо́льшая часть – новобранцы, не обученные, не имеющие боевого опыта. В подчинении Бонапарта из опытных – лишь малочисленные остатки гвардии. Русским и пруссакам удалось