Как-то раз на одной из вечеринок Маша с подругой познакомились с парнями, долго пили коньяк. Потом подруга ушла куда-то с одним парнем, а Маша осталась с другим, но была настолько пьяна, что не помнила ничего – только какие-то обрывки воспоминаний. Этих парней она больше никогда не видела, но почему-то у нее осталось ощущение, что она может забеременеть. Неделя до месячных казалась ей адом, и Маша тогда на полном серьезе думала о самоубийстве. Она никак не могла представить, что в глазах других людей ее образ умницы и красавицы будет опорочен ранней беременностью, так что самоубийство казалось ей вполне логичным решением. Слава богу, все обошлось. Но выводы из этой истории сделать не получилось, потому что с Машей никто и никогда не говорил о сексе, предохранении, беременности; она сама в этом не особо разбиралась, в голове была путаница, а главное, ей хотелось вырваться из-под крыла опекающей мамы, которая душила своей заботой. Поэтому многие принимаемые ею решения про алкоголь, секс, вечеринки и отношения были поводом считать себя взрослой.
Интересно, что эту сторону Маши не знал никто из школьного окружения, где она была примерной и прилежной ученицей. Спустя какое-то время Маша уже привыкла к такому раздвоению: в ней как будто жили два разных человека: дерзкая и повзрослевшая спортсменка и прилежная отличница. Причем обе эти ее части с презрением относились друг к другу: независимая и самостоятельная спортсменка осуждала покладистость отличницы и своим поведением как будто бросала ей вызов, специально нарушала правила, пытаясь удивить ребят вокруг, плевала на страх, приличия – отсюда и безрассудные пьянки и отношения.
Но когда Маша приходила домой, ее грызло чувство стыда при воспоминании (или – за невозможностью вспомнить – при догадке) о том, что она делала на сборах. Она пылала ненавистью к себе, чувствовала себя грязной, использованной и с усилием начинала учиться, изо всех сил стараясь быть примерной и правильной.
Вот почему, когда Виту начали травить за ту фотографию со старшеклассником, Маша демонстративно встала на сторону обвинителей – так она подчеркивала для себя, что она «не такая», если порицает распущенность, ей даже не хотелось разбираться, было ли что-то у Виты с этим парнем или нет. Маше хотелось, чтобы хоть кто-то чувствовал себя хуже, чем временами чувствует себя она, – так ей становилось немного легче.
Маше очень не хватало серьезных, вдумчивых разговоров с родителями – их просто не было. Так как Маша хорошо училась, держала лицо, общение дома превратилось в формальность. Поездки в спортивный лагерь и на соревнования оставались за кадром, тренер либо ничего не замечал, либо просто предпочитал не вмешиваться, пока Маша выполняла свои задачи. Кому какое дело, чем она занимается в номере, если делает то, что от нее ждут?
Так и жила Маша с ощущением, что никому нет никакого дела, кто она, чем интересуется, как живет, что на самом деле чувствует и думает. Бывали моменты, когда Маша пыталась поделиться своими переживаниями с родителями. Случалось это, когда она чувствовала себя совсем одиноко. Это была своеобразная проверка мамы и папы: вдруг получится до них достучаться? Но заканчивалось все как всегда. Если Маша рассказывала что-то выходящее за рамки ее образа отличницы и активистки, мама таращила глаза и спрашивала: «Чем ты думала, вдруг тебя кто-то из знакомых увидел бы?» Общественное мнение оказывалось для родителей ключевым моментом, важнее даже, чем личные чувства, – лишь бы не выделяться, быть как все. Папа чаще всего молчал и даже не удостаивал Машин рассказ своим вниманием.
Одиночество окружало Машу, жгло изнутри. Это ощущение растило в ней злость и ненависть, и когда появилась возможность отыграться на Вите, Маша воспользовалась этим в полной мере.
Маша узнала, кто этот парень из 11-го класса, подробно изучила информацию на его странице в сети – она была открыта. В этот момент родился план: что, если сделать страницу-клон Виты и попробовать общаться от ее имени? Маша знала Виту достаточно, чтобы не вызвать подозрения во время разговоров и втереться в доверие. План был такой: пообщаться от имени Виты, перейти к более доверительным отношениям, выспросить какую-то личную информацию и, как только получит ее, – обнародовать.
Зачем? Маша не задавала себе такого вопроса. Она злилась на Виту, что с той познакомился парень из старших классов. Она же никогда не получала такого внимания. Неужели она хуже?
Создать страницу не составило труда. Первым делом Маша написала Илье:
– Привет! Это моя новая страница, ту читают родители.
Илья ответил сразу. С ним было интересно и весело, и в какой-то момент Маше даже показалось, что она отвечает не от имени Виты, а общается сама. Илья реагировал на то, какая она эрудированная, остроумная и вообще как с ней интересно.
«Не то что с Витой. Знал бы ты, что не на ту обратил внимание». Маше даже закралась в голову мысль: а не рассказать ли Илье о том, что она не Вита на самом деле? Но желание насолить бывшей подруге было сильнее. В Машином плане ставка была на то, что Вита действительно редко сидела в социальных сетях. Раньше, когда они общались, Вита была равнодушна к всяким лентам, блогерам и видеороликам. Маша не учла того, что с начала года Вита очутилась в опале у всего класса. Общения с живыми людьми, в