Глава 23
— Ч-что? Муля, что ты такое сказал? — вскинулась Надежда Петровна и посмотрела на меня таким взглядом, что захотелось или провалиться сквозь землю, или, в крайнем случае, сдать всю кровь, до последней капли, в какой-нибудь донорский центр.
— Что мне рассказали, то я тебе и сказал, — тем не менее ответил я. — Так это правда, мама? Почему ты мне никогда ничего не рассказывала? И чем таким я в детстве переболел? В чём дело?
— У меня ужасно болит голова, Иммануил, — заявила Надежда Петровна слабым голосом смертельно больного человека, схватилась за виски и сделала попытку пройти в спальню. Но я не дал:
— Мне жаль, мама, но мы с тобой должны об этом поговорить. И прямо сейчас, — жёстко сказал я и тихо добавил. — Так, значит, это всё-таки правда?
— Ты всё не так понял, Муля, — заюлила Надежда Петровна и отвела взгляд.
— Я всё прекрасно понял, — кажется, и у меня закололо сердце, поэтому я добавил тихим голосом. — Дай мне валидол и рассказывай.
И тут Надежда Петровна перепугалась не на шутку.
Я был немедленно уложен на диване, мне выдали нитроглицерин и ещё какие-то вонючие капли (пить я их не стал).
Надежда Петровна сидела в кресле напротив и тревожно смотрела на меня. Руки её подрагивали.
— Рассказывай! — велел я.
— Ну, ты понимаешь, Муля… — залепетала мамашка.
Так как она всё никак не могла добраться до этой темы, я решил ей помочь:
— Чем я в детстве переболел? Это свинка, да? (я знал, что если мальчик в детстве перенесёт свинку, то могут быть осложнения в виде невозможности иметь детей. И вполне допускал, что это может быть причиной).
— Что? — удивилась Надежда Петровна, — ты в своём уме, Муля!
— А что тогда? — у меня немного отлегло, но оставались ещё другие причины, так-то травма, или же нарушения в хромосомах (хотя не думаю, что в эти годы уже научились делать такую диагностику).
— Да понимаешь, — тяжело вздохнула Надежда Петровна и начала рассказывать, — мы осенью, весной и зимой жили в Москве, а на лето всегда переезжали на дачу. Отец, то есть твой дед, считал, что это необходимо для нашего здоровья и правильного воспитания. И когда ты родился, мы так и продолжали ездить на дачу. И вот однажды, все мои уехали на дачу с вещами на машине, а мы с тобой ехали на следующий день, электричкой. И вот стою я на платформе, ты на руках, вещи в коляске. И тут подходит ко мне цыганка, с маленьким мальчиком. Ему лет пять, наверное, было. И просит она у меня денег на еду. А у меня особо и не было с собой много денег. Но билет я уже купила, поэтому взяла и отдала ей всё, что в кошельке было. А мальчик так смотрит, так смотрит. И я взяла и отдала ему твою игрушку, медвежонок у тебя был… такой… красивый, весь белый и с синим бантиком. А он как увидел — сразу схватил, к себе прижал и как засмеется. А цыганка и говорит: «всё у тебя будет хорошо, красавица, и любовь вернётся, и дом полная чаша станет… Вот только у сына твоего детей никогда не будет». И ушла. Я как стояла, чуть в обморок не упала. Хорошо, что электричка подъехала…
Губы у Надежды Петровны задрожали, и одинокая слезинка скатилась по щеке.
Мне захотелось выругаться. Но я смог только выдавить:
— То есть такой диагноз ты поставила на основания слов какой-то цыганки?
Надежда Петровна кивнула.
— Ты совсем с ума сошла, да? — я изумлённо посмотрел на неё.
— Она ещё кое-что сказала, — вздохнула Надежда Петровна и добавила, — но я сказать тебе не могу. Это касается только меня. Очень личное. И всё уже исполнилось.
И тут я начал хохотать. Я ржал как конь. Аж захлёбывался от хохота.
— Муля! — испуганно позвала меня Надежда Петровна, — может, я скорую вызову?
— Не надо скорую, — всхлипнул я, утирая слёзы, — а что Пётр Яковлевич сказал на всё это? Или ты ему не рассказывала?
Надежда Петровна вздохнула:
— Конечно я всё рассказала. И отец очень верил во всё это, между прочим.
— В чертовщину? — усмехнулся я, — никогда не поверю, что он — академик, с материалистическим научным мышлением, будет верить привокзальным цыганкам.
— Зря ты так, Муля, — укоризненно покачала головой Надежда Петровна, — твой дед, между прочим, на спиритические сеансы ходил. Меня брать туда отказывался. Хоть я его и упрашивала сто раз.
— Мама, — вздохнул я с облегчением, — спиритические сеансы в те времена, это был аналог богемных тусовок. Клуб по интересам. Со всей этой мишурой в виде мистики. На самом деле они там просто бухали, играли в карты и волочились за бабами. А чтобы это не выглядело прямо так уж нелицеприятно, то добавляли весь этот «оккультный антураж». А на самом деле, ерунда всё это. И о моём якобы бесплодии — тоже ерунда.
— Не знаю, — тихо протянула Надежда Петровна, — она тогда много чего странного сказала, — что твоя душа изменится и помолодеет на больше, чем семь десятков лет. Я ещё удивилась, как такое может быть…
Я вздрогнул, а Мулина мамашка продолжала, не замечая, как я побледнел:
— И ещё сказала, что ты великим человеком станешь, Муля.
Я усмехнулся — вспомнил в своём детстве соседку, которая очень любила детей и постоянно «пророчила» всем соседским мамашкам, что ихние чадушка обязательно будут министрами и генералами.
— Ну ладно, — махнул рукой на все эти суеверия я, — а что ты с отчимом устроила, мама?
— Что я устроила? — опять вскинулась Надежда Петровна и сердито поджала губы.
— Зачем ты из квартиры их выгнала? — тихо просил я, — Маша ждёт ребёнка, а ты её на улицу выгоняешь. Разве это по-человечески?
— Подожди, Муля! — рыкнула Надежда Петровна, — ты тут вообще не прав!
— Не прав?
— Не прав!
— Хорошо, объясни, в чём именно я не прав? — прищурился я.
— А в том, что это наша