— Какое? — забеспокоилась она.
— Часть съемок будет проходить в Югославии, — деланно вздохнул я, — если вы конечно, не возражаете против длительной командировки. Да ещё и в другую страну.
Алла Моисеевна Мальц не возражала.
В приёмной сидела, как обычно Изольда Мстиславовна и лично печатала на машинке какой-то текст. Треск стоял на весь кабинет.
— Здравствуйте. Изольда Мстиславовна! — перекрикивая шум, воскликнул я. — Иван Григорьевич у себя?
Не отрываясь от своего занятия, Изольда Мстиславовна кивнула головой, что означало «можно проходить».
И я прошёл, раз можно.
Я вошёл в кабинет к Большакову. Тот как раз свирепо пытался разорвать какую-то папку. По сути я застал его на месте преступления. Мрачно взглянув на меня, Большаков чертыхнулся, дорвал злополучную папку и швырнул обрывки в мусорную корзину.
— Чего тебе? — буркнул он не очень любезным голосом, некуртуазно он буркнул, можно сказать.
Но меня смутить этим было сложно. Поэтому я ответил абсолютно безмятежным голосом:
— Иван Григорьевич, я по поводу поездки в Югославию. Буквально займу у вас две минуты.
— Говори, — показательно тяжко вздохнул Большаков и предупреждающе добавил, — никого из этих десяти человек я убирать из группы не буду. Даже и не проси, Бубнов.
Слова, готовые вырваться из меня, так и застряли в моей глотке. Вот чёрт! А ведь я отрепетировал такую грандиозную речь. Так убедительно подобрал аргументы. И даже выстроил их так, чтобы раскачать начальника эмоционально. И вот всё насмарку.
Но русские не сдаются. Поэтому я всё-таки сказал:
— Иван Григорьевич, тут дело такое. Важное, — я сделал МХАТовскую паузу, чтобы нагнать драматизма и повысить степень любопытства, всё по заветам Станиславского.
Но Большаков к заветам великого реформатора театрального мастерства остался равнодушным. Лишь проворчал:
— Да не тяни ты!
— Просят включить в группу племянницу Первухина, — сообщил я.
Лицо у Большакова вытянулось.
— А почему я об этом узнаю от тебя? — сердито удивился он, — Миша разве мне не мог позвонить? Да и виделись с ним вчера ещё. Он ничего не говорил. Ты точно ничего не путаешь, Бубнов? С такими вещами, вообще-то, не шутят.
— Нет, не путаю, — покачал головой я, — Алла Моисеевна Мальц — двоюродная племянница его жены. Девушка делает, так сказать, первые шаги на театральной сцене.
— Вот как… — задумался Большаков, переваривая информацию, и тут же спохватился, и сказал, — включай эту Аллу Моисеевну. Только надо подумать, роль ей какую-то там дать? Или лучше взять помощником гримёра? Или помощником костюмера? Она хоть что-нибудь делать умеет? Что-то надо, Муля, такое выдумать, чтобы и не сильно в глаза бросалось, и уважаемых людей не подвести…
— Роль я ей выдумаю, — успокоил начальника я, — не вопрос. Маленькую, но яркую. И в титрах она будет. А это для карьеры очень даже неплохо. Только вот…
— Что? — нахмурился Большаков, явно чуя подвох в моих словах.
— Мест у нас нету, — печально развёл руками я, — наших и так едет аж шестнадцать человек. Плюс, я уверен, ещё руководителя группы назначат. Итого семнадцать.
— И что ты предлагаешь? — прищурился Большаков недобрым прищуром.
— Как что? Заменить её вместо того же Тельняшева или Чваковой, — предложил я и посмотрел на начальника наивным чистым взглядом.
— Да ты что⁈ — вызверился Большаков, — как ты себе это представляешь, Бубнов⁈
— А что делать? — развёл руками я и для подтверждения того, как тяжко мне далось это решение, грустно вздохнул.
— Как что⁈ Как что⁈ — психанул Большаков, — меняй на кого-то другого!
— Но вы же сами сказали… — начал я, но был резко прерван:
— Да, сказал! Вас едет семнадцать! Десять трогать нельзя. И руководителя нельзя. И Иванова нельзя.
— Так остается…
— Именно так! — жёстко сказал Большаков, — вычёркивай хоть Раневскую, хоть Зелёную. Но племянница Первухина поедет.
— Да как же? — аж обалдел от такого поворота я, — как можно Фаину Георгиевну выбросить, если весь сценарий конкретно под неё писался?
— Зелёную, значит…
— У неё вторая роль. Роль компаньонки, — объяснил я, — вы же сами сценарий видели. И Иосиф Виссарионович видел. Там же тоже под неё роль писалась.
— Ну так этого… как его… Пуговкина этого выбрасывай, — предложил Большаков.
— Пуговкин зауряд-врача играть будет! — ответил я резко. — Его нельзя выбрасывать.
Большаков побагровел:
— В общем, это твои проблемы, Бубнов, — отрывисто сказал он, — выбрасывай кого хочешь, кроме тех, что я перечислил. Это твои проблемы, а не мои. Ты руководитель — вот и руководи. А теперь — шагом марш отсюда! Пока я окончательно не рассердился!
Подавив тяжкий вздох, я вышел из кабинета.
Изольда Мстиславовна подняла голову от документов и спросила:
— Что, сильно злой?
— Сильно, — вздохнул я.
— Ой, а мне тут нужно две бумажки ему подсунуть, — запечалилась она, — и как теперь к нему подойти, если он злой? Вот не надо было, Муля, тебя пускать. Он же с утра почти нормальный был.
Под её причитания, я тихонько вышел из приёмной.
И вот что мне теперь делать?
Но печалиться и рефлексировать времени не было совершенно. Поэтому я отдал сведённую информацию по театрам Марии Степановне для проверки, а сам сказал, что иду в театр Глориозова, уточнить два критерия.
Но я отправился вовсе не к Глориозову.
Я пошёл к Капралову-Башинскому.
Застал я его в театре. Тоткак раз бегал по коридору и злобно переругивался с завхозом из-за каких-то рамочек. Я не стал вникать в суть конфликта. Извинился и оттащил его в сторону.
— Иммануил Модестович, — вежливо улыбнулся тот, видно было, что он весь в споре про рамочки и мой приход нынче совершенно неуместен.
— Я на минутку, Орест Францевич, — сказал я и увидел, как режиссёр мощным усилием воли подавил вздох облегчения.
— С Аллой Моисеевной вы уже познакомились? — он с надеждой посмотрел на меня.
— Да, конечно! — обрадовал его я, — и познакомились, и поговорили, и даже некий кастинг прошли.
— Кастинг?
— Пробы на роль, — пояснил я и добавил, — осталось теперь в сценарий дополнительную сюжетную линию ввести и переписать несколько сцен.
Капралов-Башинский чуть смутился и сказал, тщательно подбирая слова:
— Я уверен, что для вас, Иммануил Модестович это не представит