— Да всё я это уже знаю, — фыркнул Ярослав, — один чёрт, что физика твоя, что химия… У нас в школе в деревне Пал Иваныч все предметы ведёт. Так мы на каждом уроке его фуражку рисуем. И ему без разницы — геометрия или физика. Утром приходит, снимет фуражку и говорит — рисуйте. А сам идёт в препараторскую бражку пить. И мы рисуем, пока уроки не закончатся.
— А если кто-то быстро нарисует? — обалдел от такого педагогического подхода я.
— А он тогда из какой-то книги вырывает страницу или даёт газету, и заставляет искать в тексте все буквы «А» и «О» и обводить их кружочками. И мы сидим и обводим. Каждую букву. Так что в школе скучно, я туда не хочу.
Он фыркнул и отвернулся, а я пошёл в ванную комнату, изрядно озадаченный откровениями парня.
После ванной я зашёл в чуланчик Герасима, поднял старую рассохшуюся половицу и вытащил из тайника свёрток, где были деньги. Развернул его и обмер — денег там не было!
А к одиннадцати ровно прибыл, как и обещал, Вениамин Львович.
— Ну, показывай, Муля, как ты живёшь! — с порога заявил он.
— Да вот так, — развёл руками я, — проходите, смотрите сами.
— А это и есть та пресловутая Дуся, которая делает сало лучше, чем даже гомельское? — с добродушной улыбкой сказал он.
Дуся зарделась от смущения:
— Та где я там делаю… Муля как скажет…
— Неужели я зря тебя при Вениамине Львовиче вчера весь день расхваливал? — усмехнулся я.
— Не зря! — моментально вскинулась амбициозная в этом деле Дуся и тут же захлопотала, — вы проходите, пожалуйста, присаживайтесь, будем сейчас завтракать. Я пирог рыбный как раз испекла. Ещё горяченький. И сало тоже, кстати, есть…
— Погоди, Дуся, а где Ярослав? — спросил я её.
— На кухне вроде был, — ответила она, чуть растерянно.
— Ты, Дуся, накрывай на стол, а мы поглядим на этого Ярослава, — по-военному скомандовал Вениамин Львович и велел мне, — веди, Муля!
Мы отправились на кухню.
— А неплохо у вас тут, — констатировал Вениамин Львович, осматривая кухню, — во многих коммуналках такого простора нет.
Я хотел ответить, но не успел.
Потому что в этот момент на кухне показался Букет. И был он сейчас ядовито-жёлтого цвета, а хвост — фиолетовый. Я аж зажмурился на минутку. Ну фиолетовый я ещё понимаю — концентрированная марганцовка, а вот чем он такой вырвиглазный жёлтый цвет сделал — ума не приложу.
Очевидно Вениамин Львович впечатлился тоже, потому что только изумлённо крякнул и всё.
Тем временем Букет продефилировал на середину кухни и грузно шлёпнулся на задницу, мол, любуйтесь мною. Морда его при этом была вполне довольная.
— Вот это да! — наконец, отмер Вениамин Львович и попытался прокомментировать увиденное, но чётко сформулировать мысль у него не получилось, и он только смог выдавить. — Мда…
Но тут на кухню вышла Фаина Георгиевна. Была она всё в том же в старом линялом байковом халате, а голову украшала криваватая башня из бигуди. В зубах у неё дымилась сигарета.
— Бонжур, мадам, — тотчас же встал и галантно поклонился Вениамин Львович и тут вдруг он разглядел, кто это, и восхищённо ахнул, — о боги! Неужели это вы⁈
От восторга его усы моментально приняли вертикальное положение кончиками вверх, как у боевого кота.
— Je suis contente de te voir*, — ядовито парировала Фаина Георгиевна и едко добавила. — Вы ошиблись. Это не я.
От такого отпора Вениамин Львович сконфузился, чуть замешкался, но потом вдруг выдал чётко, по-военному:
— Laissez-moi me presenter — Вениамин Львович**…
Не знаю, до чего они бы договорились, но мне это быстро надоело, и я совершенно невежливо перебил распоясавшихся старичков-хулиганов:
— Messieurs, est-ce que je vous dérange?***
На минуту воцарилась абсолютная тишина. Слышно было, как дышит Букет и как тикают ходики в коридоре. И Фаина Георгиевна, и Вениамин Львович — оба смотрели на меня с изрядной долей удивления.
— Муля! — всплеснула руками Фаина Георгиевна.
— … не нервируй меня! — радостно подхватил Вениамин Львович и схлопотал от Злой Фуфы злой взгляд.
А жёлтый Букет возмущённо тявкнул.
* * *
* Рада вас видеть,
** Позвольте представиться…
*** Господа, я вам не мешаю?
Глава 16
— Чёрте что это такое! — Большаков в сердцах швырнул на стол пачку листов, — это ещё хорошо, едрить туды его мать, что они ко мне сперва попали! А если «наверх» попадут⁈ Чего молчите⁈
Мы с Козляткиным молчали, низко склонив головы.
— Что за мура! — Большакова опять понесло минут на несколько.
Козляткин тяжело вздохнул и посмотрел умоляющим взглядом на меня, мол, давай, Муля, выкручивайся, раз затеял это всё.
Я тоже вздохнул, но деваться было некуда. Проблема действительно нарисовалась и её как-то нужно было решать:
— Давайте обсуждать по порядку, — сказал я, и у Большакова лицо аж побагровело от злости:
— По порядку⁈ Да тут хоть в лоб, хоть по лбу, всё едино! — Большаков ещё немного поорал и уже более спокойно заметил, — хочешь по порядку, Бубнов? Изволь. Будет тебе по порядку!
Он метнул гневный взгляд сперва на меня, потом на Козляткина, подтянул к себе поближе листки и взял верхний:
— Вот, на пример! — Он нахмурился и прочитал: — «… М. Пуговкин неоднократно был замечен в состоянии алкогольного опьянения в общественных местах. С супругой они давно уже не живут вместе. Ребёнка безнравственно сбагрили престарелым родителям в деревню, чтобы не нести воспитательной функции на благо Родины…»
Лицо Большакова вытянулось и побагровело ещё больше. Он зло сплюнул:
— Тху, уроды какие. Вот насочиняют такого, аж читать противно.
Козляткин моментально, с готовностью, закивал головой, как китайский болванчик. Он всё ещё надеялся, что гроза минует.
— Что скажешь, Бубнов? — Большаков вонзил тяжелый взгляд на меня, — отвечай, раз по одному хотел.
Я пожал плечами и стал отвечать:
— Да здесь всё понятно, Иван Григорьевич. Старые, к тому же непроверенные сведения.
— Иммануил, аргументируй по каждому обвинению, — вроде как поддержал меня Козляткин, а на самом деле ловко перевёл стрелки, мол, сам