Большаков замолчал. Он не любил, когда ему напоминали о его ошибках.
— Муля, — сказал он наконец, — ты слишком много хочешь. Сейчас пока не время. Потерпи. Мы живём в стране, где человек должен быть благодарен за возможность работать в общем проекте. А ты хочешь прямо сразу получить благодарность, признание, квартиру… Так не положено. Бывает, люди ждут годами.
— Ну вот и получается, — едко ответил я, — что я всё делаю, а не получаю ничего. Ни слов благодарности, ни даже простого «спасибо».
Он помолчал. Потом встал, подошёл к окну. Посмотрел на улицу, где проходили люди, не знающие наших киношно-театральных баталий.
— Я тебя понимаю, — сказал он, не поворачиваясь. — Серьёзно. Но и ты должен понять меня. У нас есть договорённости. Есть давление сверху. Если бы я мог сделать всё так, как мы договаривались, я бы так и сделал. Но я пока не могу.
— Тогда зачем вы меня позвали? — удивился я.
— Чтобы ты закончил то, что начал, — ответил он. — Чтобы ты помог нам с этим фильмом. Ты ведь знаешь материал лучше всех. Ты знаешь, как всё должно быть. Помоги Завадскому. Иначе этот проект может развалиться.
— А мне, — сказал я, — если честно, уже плевать на ваш проект. Он стал для меня не делом, а обузой. И каждый день, проведённый над ним, это как плевок в душу. Я ухожу, Иван Григорьевич. Я не хочу больше быть тем, кого используют, а потом забывают.
Он повернулся ко мне. Впервые за весь разговор его взгляд был не сердитым, а печальным.
— Ты прав, — тихо сказал он, — да, тебя использовали. И не только тебя. Такая у нас система. Люди у нас — расходный материал. Но если ты уйдёшь сейчас, ты потом сам себе не простишь.
Я посмотрел на него. Сказал:
— Возможно, вы правы.
И в этот момент на его столе зазвонил телефон.
Глава 6
Пока Большаков разговаривает по телефону, я тихонько выхожу из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Да-да, именно так — не дожидаясь окончания разговора.
А зачем? Всё уже сказано.
Изольда Мстиславовна копошится в бумагах. Услышав звук закрываемой двери, она поднимает голову и спрашивает:
— Ну как он?
— Занят, — тихо отвечаю я, для дополнительной демонстрации прикладываю палец к губам, делаю большие и круглые глаза и выхожу из приёмной.
Вот и всё.
Остались мелочи — отнести заявление в кадры, собрать вещи. А также придумать, как бы не отрабатывать две недели.
Дома опять натыкаюсь на Ярослава. Он сидит в коридоре верхом на перевёрнутом торшере и пытается прикрутить к каблукам на чьих-то женских туфлях вырезанные из картона крылышки.
— Что ты делаешь?
— У Меркурия были крылатые сандалии, — ответил он, не отвлекаясь от важного дела, — это такой бог. На Олимпе жил. И он мог быстро бегать.
— Замечательно. А к туфлям ты зачем их присобачил?
— Муза старая, — вздохнул Ярослав, — она уже не может быть балериной, как раньше. И вот…
— И ты решил ей помочь? — понятливо усмехнулся я.
— Ну кто-то же должен этим заниматься, — невозмутимо сообщил Ярослав. — Балерины должны танцевать. Они рождаются для этого. Если они не могут больше танцевать — они умирают. Это как пчёлы.
— А зелёнкой Букета ты зачем покрасил? — мне уже стало интересно проверить дальше его креативное и нестандартное мышление. — И почему именно зелёнкой?
— Букет дурак и вонючка, — поморщился Ярослав. — Он всё время старается привлечь к себе внимание. А получается плохо. Я ему просто помог.
Я восхитился таким элегантным решением проблемы.
— А я какой? — вдруг спросил я, — ты мне помочь можешь?
— Ты тоже всем хочешь помочь, но ничего не успеваешь, — ответил Ярослав. — Их много, а ты один.
— Может, и меня нужно выкрасить зелёнкой? — задумчиво пошутил я.
— Тебе нужно спрятаться в шкаф, — посоветовал Ярослав, — и сидеть там долго-долго. Можно взять с собой подушку и спать там.
— Зачем? — спросил я.
— Когда тебя не будет — никто им помогать не будет, — пояснил юный вундеркинд, — и тогда они поймут, кого они потеряли, и будут потом тебя всегда слушаться.
— Хм… — задумчиво сказал я, — а знаешь, ты прав…
— Я всегда прав, — как-то совсем по-взрослому вздохнул Ярослав. — Вот только скоро и мне придётся прятаться в шкаф. Или поступать в Суворовское училище.
— А ты хочешь туда поступать? — осторожно спросил я, помня, как Ложкина рассказывала, что медкомиссию он не прошёл по состоянию здоровья.
— Всё равно меня куда-то пристроят, — вздохнул мальчик. — Почему бы и не в Суворовское. Говорят, там они маршируют под барабаны. Вот интересно, а если налить в барабаны воды, то маршировать они смогут или больше нет?
— А сам-то ты чего хочешь? — спросил я, проигнорировав риторический вопрос о барабанах.
— Чтобы клей так быстро не густел.
— Ты же понял, что я тебя не про клей спрашиваю, — покачал головой я.
— Так и ты понял, что я не хочу отвечать на твой вопрос, — в тон мне ответил Ярослав.
— Что вы тут делаете⁈ — в коридоре показалась Белла и, увидев, как Ярослав священнодействует над туфлями Музы, а я стою рядом и спокойно наблюдаю, она возмутилась, — У Музы это единственные приличные туфли! А ты их испортил!
— Мы с дядей Мулей решили сделать Музе приятно, — сообщил мелкий засранец.
— Муля! Ну ладно он молодой, сирота, а ты-то зачем это делаешь⁈ — моментально принялась выговаривать мне Белла. Что-что, а читать нотации она просто обожала.
— Тихо, Белла, — ответил ей я. — Не советую ругать меня. А то в следующий раз Ярослав возьмёт уже твои туфли.
— Белла не танцует, — равнодушно и несколько отстранённо заметил Ярослав, — потому что она не балерина. Но у Беллы есть шляпка с белыми перьями.
— Что ты сделал с моей