Пистолет меня не подвёл, но вот с точностью у него не всё в порядке, к тому же, тяжёл оказался. Маузер в этом деле поточнее, хоть и не легче, и вообще, пора уже себе индивидуальный пистолет сделать, чисто под себя. Есть же такие, я видел в одном оружейном магазине, конечно, там и цена соответствующая, под тысячу злотых. Да и стреляет если не золотом, то серебром уж точно, в смысле, патроны на такой экземпляр весьма дорогие. Много не постреляешь.
Эх, я почесал кожу возле повязки, рана начинала зудить, но это мелочи, главное, что выжил и всё заживает, а если Женевьеве или Елизавете не моё лицо не понравится, то и ладно, могут не целовать в правую щёку, я обойдусь как-нибудь и без этого.
Не успел я сходить на завтрак, как ко мне зашла дежурная медсестра.
— Фёдор, — сказала она, опустив мой титул, — к тебе барышня какая-то пришла, она передачу принесла и письмо, выгляни в окно, что в коридоре. Сюда её всё равно не пустят.
— Какая барышня? — округлил я свои глаза.
— Откуда я знаю, какая, тебе виднее…
— Женевьева её зовут?
Пожилая медсестра сморщила лицо, припоминая.
— Нет, кажись, да она и не представилась, тебя спросила и передала что-то. Внизу возьмёшь, а пока выгляни в окошко, пусть на тебя, такого красавца, полюбуется, авось больше приходить и не станет, — и медсестра ехидно ухмыльнулась.
В полном недоумении и, в то же время, с великой радостью я выскочил в коридор и, подойдя к огромному окну, выглянул в него, выискивая жадным, возбуждённым взглядом тонкую девичью фигуру. Елизавету я увидел не сразу, она стояла под деревом, беспомощно переводя взгляд с одного окна на другое, видимо, высматривая меня.
Увидев её, я стал дёргать окно и, раскрыв, высунулся наружу. Да, я немного огорчился, что увидел не Женевьеву, но не время рыло воротить, когда к тебе девушки приходят. Я очень обрадовался, увидев Елизавету, очень…
— Елизавета! — помахал я ей рукой, я здесь! Привет!
Обернувшись на мой крик, барышня осветилась улыбкой и, выйдя из-под дерева, подошла ближе.
— Спасибо, что пришла! Как ты узнала?
— Мне письмо прислали из военного ведомства с просьбой тебя посетить, — ответила бесхитростная девушка. — Я тебе небольшую передачу оставила в приёмном покое, как ты себя чувствуешь?
— Нормально, лицо только болит, а так ничего, скоро выпишут, недели через две. Я зайду тогда к тебе⁈
— Домой не надо, заходи, когда я начну учиться, прямо к музыкальному училищу, хорошо?
— Понял, хорошо.
На наши крики из других окон стали высовываться другие больные, смущая девушку своими взглядами, а то и восклицаниями.
— Спасибо, что зашла, мне пора. До встречи! — крикнул я и стал закрывать окно, дав тем самым понять Лизе, что ей не стоит здесь долго торчать у всех на виду. Неуместно это для молодой барышни, так как здесь лежали почти сплошь одни мужчины, а они бывают не сдержаны на язык. Так чего тогда смущать девушку⁈
Лиза помахала мне на прощание рукой и тут же, не оглядываясь, вышла со двора госпиталя, направившись на выход, Я проводил взглядом её тонкую фигурку, затянутую в приталенное длинное платье, и вздохнул. Эх, обнять бы её сейчас, да поцеловать, да так, чтобы аж голова закружилась. Но это невозможно, к сожалению.
Однако, не стоит расстраиваться, а лучше пойти и посмотреть, что за передачу мне приготовили. Спустившись в приёмную, я стал обладателем небольшого лукошка, в котором оказались уложены разные пирожки, явно домашней выпечки. Возможно, что пекла даже сама Елизавета, даже, если и нет, спасибо ей за это. Забрав передачу, я направился в палату, чтобы съесть содержимое лукошка со всеми, кто в ней лежал.
Съев все пирожки, я раскрыл письмо и прочитал его. Ничего существенного там не оказалось, хоть и видно, что писалось оно со всей тщательностью и прилежанием. Округлый и красивый женский почерк Елизаветы грел душу, а её банальные слова утешения и поддержки откликнулись благодарностью в моей душе. Отложив письмо, я подошёл к окну и долго смотрел в него, надеясь увидеть там ещё одну девушку, но, увы, больше в этот день ко мне никто не пришёл.
В это время Елизавета, следуя к выходу, думала о бароне Дегтярёве, размышляя, нравится ли ей этот юноша с заклеенным пластырем лицом, или нет. Он будил в ней самые разные чувства: от благодарности до чего-то, похожего на влюблённость. Влюбилась ли она в него, она пока не поняла. Может да, а может, она сама себе это внушила.
Сев в повозку и заплатив извозчику за поездку, она уложилась в один злотый, как и предполагал курьер-коммивояжёр, даже ещё осталось. Передачу с пирожками она готовила сама, сделав их по старому рецепту, которому её научила бабушка. Мать разрешила взять продукты, отец же только махнул рукой, удовлетворившись полученным купоном. В общем-то, узнав о ранении Дегтярёва, никто из них не расстроился, приняв это известие весьма равнодушно. У родителей имелось желание выдать дочку замуж за него, но слабое, так как барон оставался настоящей загадкой для их семейства, и они не могли понять, стоящий ли он жених или нет.
Точнее, Елизавета знала, что стоящий, и хотела выйти за него замуж, если такая возможность ей представится, но убедить в этом собственных родителей пока не могла. Так как не знала о бароне ничего, кроме того, что он умён, имеет какие-то насущные средства, недурён собою, храбр и отзывчив. А что ещё нужно девице на выданье, кроме этого? Но это ей, а вот у её родителей на неё имелись другие планы. Им бы выдать её замуж, как можно выгоднее, а уж за кого, это их интересовало в последнюю очередь. Дворянский титул им безразличен, главное, чтобы в семье достаток имелся, а то: «Есть тут всякие голодранцы, — как говорил её отец, — у которых кроме титула за душой ни гроша. Гнать таких надо, а не в семейство допускать!» — и это тоже его слова.
Лиза вздохнула, оставался только один способ убедить родителей — точно узнать, каким состоянием обладал полюбившейся ей юноша и доказать, что он ей подойдёт, а дальше, как получится. Вот только как это сделать? На этот счёт