– Понимаю…
Авель смотрит даже не в сторону блокпоста, где в пёстрой толпе затерялась и, казалось бы, совсем пропала Мириам. Авель, собственно, ни в какую сторону не смотрит. Авель полностью сосредоточен на каких-то своих внутренних интимных ощущениях. Авель безусловно что-то скрывает. Неделя бежит за неделей. Авель не дурак. Кажется, он понимает, что таким образом им из Газы не вырваться, но всё равно поддерживает каждую новую попытку Мириам морочить им головы.
Девушка, конечно, огонь. И всего-то ей 21 год сравнялся, а она уж верховодит бандой «Младших братьев». «Младшие братья» – говно, дрянь, хлюпики, не стоят доброго слова, даже не бандиты, а так, подбандитки. Сейчас их поприжали, конечно. Но и цахаловцы тоже не орлы. Эта война будет вечной, потому что ни одна из сторон толком не умеет воевать. Авель выудил из небытия даже гумилёвскую теорию пассионарности. Так вот, с точки зрения Авеля эти люди, воюющие на земле и под землёй, давно утратили пассионарность. Палестинцы нищи духом и алчны. Таких купить за два рубля очень даже просто, но никто и двух рублей не даст. Израильтяне погрязли в сибаритстве. Палестинцы умирают молчаливо и обыденно, без криков, без пафоса, как животные. Израильтяне слишком разжирели, чтобы не бояться смерти. Они больше думают не о победе над противником, а о новом исходе. И они побегут. Но куда? На этом, последнем вопросе мысли Саши всегда спотыкаются. Размышления на такие темы слишком изысканны для того, кто каждую минуту озабочен собственным выживанием.
За пару недель Саша привык к автомату, без которого теперь чувствовал себя голым. В дальнем, прошлом, в ином мире такое ощущение настигало его, когда он покидал дом без айфона. В Газе мобильное средство связи являлось не столько подспорьем – здесь не было маркетплейсов, да и кому, собственно, он мог бы позвонить? – сколько представляло угрозу. Несмотря на общую разруху, интернет работал отлично и с его помощью наводились средства поражения, поэтому «Младшие братья» снабдили Сашу рацией, которой он прекрасно обходился. А ведь ещё месяц назад при отсутствии интернета в течение хотя бы пары часов он испытывал сильный стресс. Саша больше не носил традиционных штанов и рубах. Его обычный гардероб состоял из неимоверных, бог знает из чего сшитых шаровар, резиновых сандалий и длинной, широкой, похожей на парус туники. Голову его покрывала арафатка, в которой дочерна загоревший Саша ещё больше походил на кочующего по пустыне Негев бедуина. Авель выглядел примерно так же. Им обоим не хватало только верховых верблюдов. Но верблюды в этих местах дело обычное и наживное. Ещё месяц назад Саша ни за что не взял бы в руки оружие, ведь на свете много других безопасных, менее утомительных и совершенно безответственных и безыдейных занятий, а теперь он готов оседлать верблюда и, подобно Лоуренсу Аравийскому, бороздить пески во главе отряда каких-нибудь неудачливых бандитов.
Саше вспоминались скучные рассказы отца о службе в армии. В 80-е годы XX века всё сводилось к строевой подготовке, зубрёжке устава, походам на стрельбище, бесконечному рытью каких-то канав, сборке-разборке, смазке оружия. Отца угнетала уравнивающая интеллигента и пролетария жизнь в казарме. Отец говорил об армии, как об испытании для мужчины, утверждая, будто она готовит к жизни вдали от мамкиного подола.
Когда-то Саше казалось, что самым важным является рождение детей. И вот дети родились, но рождение внуков стало наиважнейшим для Аси Андреевны. А как же сам Саша? Что является наиважнейшим для него?
А потом Саше припомнился очередной, предпоследний раунд их путешествия по подземным лабиринтам Газы, спонтанные стычки с противником, зияющие раны, вопли и слёзы умирающих израильтян.
* * *
Тогда-то Саша и взял грех на душу или…
Авель назвал это боевым крещением.
Короче, Саша помог одному страдальцу.
Осколочное ранение в брюшную полость. Вывороченные наружу кишки смердят неимоверно. Саша великодушно предложил парню, бойцу ЦАХАЛ, обезболивающее, но тот лишь плакал и просил пристрелить. Саша настоял на своём. Перевязка, противостолбнячный укол, обезболивающий укол… Потом он тащил его некоторое время. Куда? Зачем? От усталости и страха разум помутился. Потом в одном из коридоров случайно и на счастье Саша встретил Мириам. Та пояснила в двух словах условия содержания пленных под обстрелами в Газе, где даже для своих, даже для детей не хватает медикаментов. А ещё она отругала Сашу за то, что тот потратил на раненого свои медикаменты. Они толковали по-русски. Цахаловец слушал. Буквально ловил каждое слово, совершенно ничего не понимая.
– У меня обе бабушки и оба дедушки были из России, – проговорил он под конец пространной и убедительной речи Мириам.
Говорил он конечно же на иврите, потому что по-русски ни слова не понимал.
– Значит, туда тебе и дорога, – проговорила Мириам жёстко, и на её милом личике проявилось портящее его злое выражение.
Куда цахаловцу дорога? Что должен в связи с этим предпринять Саша?
– С такой раной он промучается пару суток и всё… – проговорила Мириам по-русски.
Ах вот оно что! Она так тонко разбирается в ранах! И более того, она на что-то намекает. Словно прочитав его мысли, Мириам заявила:
– Немного отваги и милосердия – вот всё, что от тебя требуется.
Сказав так, она исчезла в темноте тоннеля, оставив Сашу наедине с его сомнениями и страхами.
Цахаловец, понявший её приказ куда как лучше Саши, плакал, умоляя о пощаде. Обезбол перестал действовать, и он страдал ужасно. Он напомнил Саше о его жене, о матери – они тоже могут получить рану, и тогда Господь позаботится о них, послав человека с автоматом, который облегчит их страдания. Насчёт матери – выстрел мимо. За Асю Андреевну Саша не волновался. Ася Андреевна занята делом, она ищет Сашу и остальных. Ах, эти поиски – то ещё занятие. Совсем иное дело Настя. Жива ли? Цела ли? Тревога о семье сменялось в душе Саши периодами полного равнодушия. Подспудно он искал. Присматривался, прислушивался к разговорам, принимал во внимание все слухи и домыслы о том, где могут находиться заложники. Чёрт возьми, да он и сам являлся заложником, но кто об этом вспоминал? Выдавая ему БК, улыбчивый палестинский подросток хлопал его по плечу и называл «хорошим солдатом», хотя на самом деле и Саша, и Авель, и множество других людей являлись заложниками этой ситуации.
И вот теперь под ногами у «хорошего солдата» корчится тяжело раненный цахаловец. В истерике, обезумевший от страха и боли, он подставляет лоб. Он хватается за дуло Сашиного автомата и приставляет его к собственному лбу. Цахаловец