А потом случилась драка. В узкую щель между полотном двери и косяком Тиша мог видеть, как Дастин колотит Метина сначала кулаками по голове и груди, а потом ногами в живот. При этом Метин ревел и визжал, как огромный кобель бойцовой породы, но уже не по-английски, а на каком-то своём собачьем, пока непонятном Тише языке. При этом синие татуировки на его плечах и груди сделались красными.
Расправу прекратил обстрел. Пол и потолок вздрогнули. После страшного грохота наступила ватная пыльная тишина. Фигуры Метина и Дастина скрылись в пылевом облаке. Дверь, за которой прятался Тиша, бесшумно треснула. В разные стороны брызнули щепы. Тиша уцелел, но в его мать вонзилось несколько острых щеп. Тиша очень испугался, увидев на её руках алые пятна. Мать схватила Тишу и перепачкала его всего этим алым. А потом их обоих схватил Метин. Когда он тащил их, было очень страшно, но страх быстро прошёл, потому что в том подвале, где они вскоре оказались, прятались и другие женщины со своими детьми. Одна из них держала на руках сестру Тиши. Многие из детей плакали, но никто из взрослых не реагировал на их плач должным образом. Казалось, эти взрослые не испытывали перед своими детьми чувства вины. Они просто беспокоились о них: подносили к губам воду, которую делили между всеми поровну, прикрывали головки от сыпящихся с потолка мелких камешков.
Увидев свою дочь, мать перестала кричать. Вцепившись в неё, она замолчала навсегда. Глаза её остановились, и вскоре Тиша понял важное: его заботливая, постоянно испытывающая чувство вины, мама больше не способна заботиться ни о себе, ни о своих детях. Да и ему самому на чувство чьей-либо вины рассчитывать не стоит. И Метин, и Дастин, и все остальные ни в чём перед мальчиком Тишей не виноваты и ничего ему не должны.
* * *
Через некоторое время человек с бархатными глазами напоил их солоноватой водой, накормил рисом, мясом и какими-то продолговатыми твёрдыми приторно сладкими ягодами. Тиша попытался отказаться от ягод и мяса, но человек с бархатными глазами не принял его отказа.
– Ешь. Ты должен наесться впрок. Неизвестно когда ещё придётся нам поесть.
Он повторил эту фразу на нескольких языках, два из которых Тиша пока не понимал. Зато Тиша понимал главное: если он не поддастся уговорам сейчас, то завтра этот добрый на вид человек не будет испытывать чувства вины за то, что сам Тиша, его мать и сестра голодны. Поняв это, Тиша съел пару кусочков мяса впрок, остальное он умолил съесть мать, апеллируя, как обычно, к её чувству вины. Твёрдые ягоды, именуемые финиками, спрятал в карман своих грязных штанов.
В ту ночь ему приснился седобородый, темнокожий старик с запавшими, тёмными, как преисподняя, глазами. Назвавшись Голодом, он демонстрировал мальчишке страшные картины, уже виденные им когда-то мельком в разных книжках, которые порой читал отец, а также в интернете. Тиша раньше как-то поспешно пролистывал изображения измождённых от голода людей, избегая интересоваться подробностями и причинами их столь трагического положения не потому, что картинки эти казались ему слишком страшными. Скорее, они были для него абстрактными, неинтересными, в отличие от героев комиксов в стиле аниме и изображений учёных котиков, генерируемых различными нейросетями. Но старик из сновидения был страшен именно своей неотвратимостью. Страшные картины являлись перед Тишей одна за другой, и не получалось зажмурить глаза, не удавалось отвернуться, не хватало духу хоть как-то отвлечься от страшного зрелища.
Его выручила чужая женщина в синем платке. Она гладила его по лбу шершавой рукой, и оттого он проснулся. Проснулся, полный решимости создать, спрятать, сберечь небольшой запас пищи, который спасёт его самого и близких от ужасов из сновидения.
Мало-помалу Тише действительно удалось что-то отложить. Его упорство и изобретательность питались воспоминаниями о пережитом кошмаре. Старик, именуемый Голодом, являлся ему три ночи кряду. Едва оправившись от кошмара, Тиша выбирался из подвала на нехитрый промысел. Людям в синей форме, раздававшим гуманитарную помощь, приглянулись его беленькое лицо и светлые волосы.
– Мальчик, ты местный или… ты попал в плен? – спросил один из волонтёров по-английски.
Что ответить? Рассказать о матери и сестре, о пыльном подвале, который стерегут Метин, Дастин и Шимон? Тогда их, скорее всего, схватят и опять куда-нибудь потащат. Сестра будет плакать. Мать будет биться и, возможно, ещё больше себя поранит. При этом всё вокруг будет взрываться… Нет! Тиша такого не допустит.
Волонтёр тем временем отвлёкся на галдящих женщин в разноцветных платках, на протянутые руки, на пыльные руины, выставлявшие напоказ бедность, на ослепительно синее, угрожающее небо. У некоторых в толпе, окружавшей волонтёрский фургон, конечности или головы были покрыты окровавленными бинтами. Бедолаг из их подвала отправляли на промысел близкие, в расчёте на особую жалость и особое внимание к увечным. Тиша всё примечал и принимал информацию к сведению.
– Мальчик, возьми галеты. Возьми консервы… – к нему обращались почему-то на иврите. – Мальчик, ты откуда?
Его расспрашивали настойчиво. Смотрели пристально. Чья-то липкая рука опустилась ему на плечо. Тиша поднял голову. Шимон!
– Этот мальчик любит, чтобы разговаривали с ним или о нём, но не любит разговаривать сам, – проговорил его тюремщик. – У него есть маленькая сестра, – разведя большой и указательный пальцы, Шимон показал, какая Лиза маленькая.
Тише сунули в руки упаковку детского питания, но он не уходил. На этикетке надпись «Pippo». Такое он и сам очень любил. Послюнявишь палец, сунешь его в порошок, а потом облизать. Белые частички тают во рту. Смак! Тише вспомнился сладостный аромат сливочного мороженого, и он ощутил такой острый спазм голода, что едва не разрыдался.
Волонтёры тем временам переговаривались между собой, предполагая, что мальчик со светло-серыми глазами, возможно, всё-таки не местный. Вокруг них волновалась толпа. Отрывистые, бессвязные вопли можно было понять, как проклятия в адрес всего мира, попустившего израильтянам творить такое зло, и как мольбу о помощи. Одна из женщин заходилась в истерике: под обстрелами погибли трое её сыновей.
– Мы все умрём! – вопила она.
– Все твои сыновья бандиты! – отвечали ей. – Из-за таких, как они, евреи убивают нас.
Ну и тому подобное. Волнение толпы передавалось Шимону. Кузов фургона стремительно пустел. Тиша боялся за свою добычу. Если его опять схватят и потащат, то он, скорее всего, всё порастеряет. С другой стороны, вон в том ящикке с цветной наклейкой может же храниться нечто особенно ценное для их выживания, и