Авель несколько раз оборачивался на бегу. Рот его широко открывался, мускулы лица напрягались. Он беззвучно вопил, но вопль его не мог преодолеть ватную преграду глухоты, отделявшую Сашу от ада, творящегося вокруг. Один только раз, в минуту странного затишья, когда крики человеческого ужаса, грохот недальних взрывов и вой сирены на минуту прекратились, через ватную полость прорвался голос Иеронима:
– Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих – упованием твоим? Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его; от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают. Рев льва и голос рыкающего умолкает, и зубы скимнов сокрушаются; могучий лев погибает без добычи, и дети львицы рассеиваются[14].
Авель возник перед Сашиным взором внезапно, словно из-под земли вырос. В тот же миг на голову Саши посыпались пощёчины и затрещины. Авель бил не щадя, и скоро Саша почувствовал на губах вкус крови. Тогда он заплакал:
– За что? Оставь меня!..
– Вот не подумал бы, что пожалею и стану спасать какого-то там кацапа!..
Свою короткую реплику Авель закончил площадной бранью, где «жид» и «москаль» были самыми ласковыми из прозвищ. Свою тираду он завершил мощной оплеухой. У Саши перехватило дыхание.
– Если ты не пойдёшь следом за мной прямо сейчас, то я тебя просто убью! – Авель проорал в ухо Саши и показал ему кусок пыльной арматуры, которой собирался проткнуть Сашу в случае, если тот не станет повиноваться.
Саша, рыдая, поплёлся следом за Авелем. Замыкал шествие счастливый Иероним. Саша недоумевал: чему можно радоваться, когда вокруг царят хаос и смерть? Вот она, восточная загадочность. Кто же толковал Саше об этом?
– Я радуюсь, потому что вижу любовь, – внезапно произнёс Иероним.
Саша остолбенел. Наверно, от страха и тяжких испытаний у старика помутился разум.
– Я вовсе не старик, – проговорил Иероним. – Хоть Мириам мне и внучка, мне всего пятьдесят лет.
Саша в изумлении уставился на него.
– В пятьдесят лет у тебя уже взрослая внучка?
– Конечно! Родители женили меня в шестнадцать лет. Отец Мириам – мой первенец, а всего у меня девять детей и четырнадцать внуков. Ты удивлён? Не удивляйся. Младшее поколение не такое, как мы. Мириам двадцать один, но она и не помышляет о замужестве, в то время как её мать в таком возрасте уже имела двоих детей…
– Девять детей и четырнадцать внуков, – проговорил словно выросший из-под земли Авель, а ведь ещё минуту назад он бежал далеко впереди. – И все они бандиты…
– Не говори так. Ведь сам не без греха…
Авель усмехнулся.
– Да, я воевал ровно три месяца. Против русни. Февраль и март 2022-го – тяжелое время. Пот, кровь, грязь. Мы стояли под Харьковом, который русские так и не смогли взять. Я командовал отделением батальона «Кракен»…
Сказав так, Авель уставился на Сашу.
– Что ж. «Кракен» так «Кракен», – пробормотал Саша, прикрываясь рукой, словно опасался очередной пощёчины.
– Я убивал русских, – многозначительно добавил Авель.
Саша болезненно сглотнул. Мучительно хотелось пить. Пусть невкусной воды из опреснителя, лишь бы пить. А ещё лучше окунуться в море, утонуть в нём. Смерть – как спасение от забот…
– А может быть, ты еврей? – не унимался Авель. – Тогда посмотри вокруг. Вот дело рук твоих сородичей!..
Сашу снова спас Иероним.
– Кажется, я знаю, где мы можем найти Мириам… – проговорил он.
Авель и Саша разом обернулись к нему. Старик сжимал в ладони вибрирующий смартфон. Саша заметил на экране подрагивающий алый сигнал входящего вызова и лицо девушки, снятое крупным планом. Он запомнил эту смуглянку с ярким румянцем, выразительными губами и глазами. Такая не затеряется в толпе. Совсем недавно он видел её на пляже Ашдода. Настя и дети тогда были с ним.
– Телефон?! – воскликнул Авель. – Ах ты, карачун!.. Всё это время у тебя был телефон! Предатель!
– Мириам! – воскликнул Иероним, протягивая Авелю вибрирующий гаджет.
Они говорили всего полминуты. Несколько фраз на идиш. Саша понял только одну из них. «Оружие и боеприпасы на первое время у нас есть» – так сказал Авель, и Саша ещё раз пощупал брезентовый чехол у себя на плече, ещё раз ощутил смертельную твёрдость спрятанного под ним металла и внезапную тяжесть нагружавших его рюкзаков с боекомплектом.
– Она сказала, что всё объяснит при встрече, – проговорил Авель, серьёзно глядя на Сашу. – Она сказала, что это испытание, которое я должен пройти. Ещё про какую-то пэри, единорога и кольцо. Как думаешь, что это может означать?
– Восточная сказка. Её пересказал русский поэт Гумилёв. Единорогом и кольцом пэри испытывала своих избранников, и все они погибали…
– Фигня какая-то…
– Мои дети… Дай телефон. Мне надо почитать новости.
– Твоими детьми мы займёмся в первую очередь, – серьёзно заверил его Авель.
Часть вторая. Мир Газы
Глава шестая. Тишкино детство
Тиша помнил, как мир взорвался, как застыли глаза матери. В безумной суматохе, когда их хватали, тащили, везли, заталкивали в подвал, она смотрела в одну, не видимую никому кроме неё точку, которая скорее всего находилась внутри неё. Она бездействовала, и могла лишь прижимать к себе вопящего младенца – маленькую сестрёнку Тиши. Тиша намертво запомнил и мучительную жажду первых двух дней, и вкус протухшей, пахнущей цементом воды, в которую чьи-то предусмотрительные руки добавляли чёрные кристаллики. Тогда вода приобретала розоватый оттенок и ещё какой-то не слишком приятный металлический привкус. Помнил он мучительную хворь сестрёнки и страх в глазах их тюремщиков – свирепых, как дикие коты, и суетливых, как их жертвы – домовые мыши. Они лопотали о каких-то потерянных деньгах. А потом он понял, что жизнь его сестрёнки стоит невероятно дорого и они боятся потерять эти деньги. Так в их подвале оказался человек со смуглым лицом и очень чистыми руками, усталый и равнодушный ко всему – врач. Он объяснил Тише на ломаном русском языке важность мытья рук, а также его обязанность заботиться о больной матери и маленькой сестре.
– Ты уже большой, – сказал врач. – И ты мужчина. Мужчины нашего народа берут в руки оружие с восьми лет! Таким образом, тебе осталось всего два года, чтобы повзрослеть. Торопись!
– Но я принадлежу к другому народу! – возразил Тиша.
Ещё Тиша сказал врачу,