Панфилов вышел во двор, где его уже ждал хозяин:
– Обнаружили там шкаф или осеннюю одежду? Может, зимняя нашлась?
И действительно, ничего такого он там не увидел. Пара женской обуви при входе. Всё.
– За два года мы променяли на продукты почти все, что у нас было. Я зимой в доме сижу, зачем мне пальто и шапка?
Панфилов достал газету «Голос Крыма», выходившую в Симферополе при немцах, и развернул на странице, где под заголовком «Отец русской кинематографии» давалось описание его, Ханжонкова, радости по поводу радужных перспектив кинематографа в Крыму при новой власти.
– Из этой публикации я бы сделал иной вывод: гитлеровцы пригрели вас, и сопротивляться вы не стали!
– Ах, вы об этом, – негромко сказал старик, понимая теперь интерес контрразведки. – Знаете, они со мной беседовали, да… Но ограничились историей киностудии, ведь я же приложил руку к её созданию. Работу мне никто не предлагал, да и не смог бы, посмотрите на меня… Сам я ничего не просил. А потом эта газета вышла. Историк, который меня расспрашивал, корреспондентом оказался. Некрасиво поступил, очень некрасиво.
Панфилов тщательно записал ответы на этот и все свои последующие вопросы, отобрал подпись под протоколом и подпиской о невыезде, встал, собирая со стола бумаги.
– Мне следует чего-то ожидать от вашего визита, товарищ старший лейтенант? – спросил Ханжонков, готовясь к худшему.
– Вам запрещено покидать место жительства. Оставайтесь дома до отдельного распоряжения. Вас будет проверять участковый. – Это выглядело как издёвка над человеком, прикованным к коляске.
В это время на Боткинской визг тормозов распугал голубей. «Виллис» сигналил, привлекая внимание старшего лейтенанта Панфилова.
– Панфилов! Старший лейтенант! – кричал шофер, привстав в открытом кузове. – Там тебя майор ищет, для тебя срочная информация!
По прибытии в Управление первое, что он увидел на своем столе, это были протоколы допросов корреспондента газеты «Голос Крыма», написавшего статью об Александре Ханжонкове.
– Не зашиб хоть своего инвалида? – спросил Карпов.
– Да нет, я сам ездил, без группы захвата. С колясочником справился бы…
– Значит, повезло деду… – пробормотал себе под нос Карпов, обмакнув перо в чернильницу.
После изучения показаний историка-корреспондента-учителя немецкого языка Земана в личном деле бывшего кинематографиста появился рапорт, где справа в углу красным карандашом размашистым почерком было написано: «Согласен» – и подпись майора Свиридова, а ниже на старой печатной машинке был набран следующий текст:
«Ханжонков А. А. опасности как антисоветский элемент не представляет, дальнейшую оперативную разработку считаю необходимым прекратить. Райсобесу рекомендовано рассмотреть возможность восстановления пособия и продуктовых карточек».
Начиналось первое мирное для Ялты лето 1944-го года. Впереди было много лет новой, счастливой, спокойной жизни, из которой Александру Алексеевичу Ханжонкову судьбой было отмеряно только полтора года…
Билет на футбол
Он всегда по ней тосковал. Большую часть года ждал и считал дни. Их редкие встречи, в основном летом, были для него на вес золота. Она же, как летняя птичка, появившись неожиданно, могла издать какой-нибудь чирикающий звук или писк, улыбнуться загадочно, а потом опять пропасть на несколько месяцев.
Со временем, в силу обстоятельств, их свидания становились все дольше, и приходилось смиренно терпеть любые её странности и капризы, лишь бы не расставаться. Он без нее болел.
Поначалу она об этом не догадывалась, потому как постоянно была занята своими очень важными, без сомнения, делами. Даже, когда ощущала на себе его взгляд, делала вид, что не замечает. А он всегда боялся ее потревожить, разбудить, нарушить покой.
Взгляд его был теплым и добрым настолько, что ей порой становилось неловко:
– Деда! Не смотли на меня! – громко кричала на него маленькая Тоня и пряталась за большого плюшевого медведя. Буква «р» ей ещё долго не давалась.
– Антонина! Имею право! Я твой дед! – и Жора одевал на голову светлую парусиновую шляпу, чтобы прикрыть лысину. Она очень любила эту шляпу. Её можно было мять, топтать, а потом шлепать деда ладошками по лысине. Шляпа заставляла её выбираться из любого укрытия – действовала, как блесна на хищную рыбу.
Георгий Николаевич сейчас мял эту шляпу в руках и вспоминал, как они с внучкой ходили на площадь Ленина в тринадцатый гастроном за мороженым, а потом на бульваре доедали его, наклоняясь вперед, чтобы не запачкаться – донецкая жара смертельна для любого мороженого.
Тоня нагло пользовалась слабостью деда и требовала с него мороженое в таких количествах, которые никогда бы не позволили родители, тем более в тех местах, где они жили и работали последние пять лет. Тонин папа имел специальность горного инженера и авторитет на своей шахте, но какое же мороженое на Крайнем Севере – там и без того холодно.
Последний раз дети – Тонины родители – звонили Георгию Николаевичу из Магадана с вопросом, какой у него размер старого плаща. Это значило, что они покупают подарки и скоро будут. Никогда о точной дате своего приезда не предупреждали заранее, появлялись в дверях неожиданно и шумно – в этой семье любили приятные сюрпризы.
В этом году что-то задерживались. Даже если учесть, что дети, как обычно, завезут ему внучку после отдыха в Сочи, а сами поедут на работу – уже август был в разгаре. Тоне до школы оставалось три недели – когда же им мороженого поесть вдоволь? Уже в пятый класс должна была пойти его любимая внучка. Одиннадцать лет – взрослая и смышленая барышня. Скоро совсем вырастет, свидания начнутся, любовь, институт, не до него будет…
С такими грустными мыслями Жора брел вниз по Гринкевича. Зашел в кафе «Шоколадница» проверить, делают ли взбитые сливки, как раньше. Удовлетворенный ответом бармена и прохладой подвального помещения, наметил сюда поход с внучкой. Весь путь домой Георгий Николаевич проделал неспешным шагом по теневой стороне Университетской, неся в авоське треугольный пакет молока и две городские булки.
– Шо плетёшься, как неживой! Там твои уж полчаса на лавке под подъездом ждут! – Дворничиха Зинаида с метлой наперевес и пустым ведром в левой руке пропустила вперёд себя, чтобы не переходить ему дорогу.
– Дай бог тебе, Зина, хорошего любовника за добрые вести! – Жора радостно развел руки, будто готов был её тут же расцеловать, но тётка с хохотом увернулась.
Тоня завидела своего любимого деда, как только он появился из-за угла.
– Деда!!! – Навстречу ему бежала девчушка ростом совсем немного пониже его самого. Каждый год он несколько дней