– Нестор – зверь аккуратный… У него чутье на капканы… Расколол он меня, наверно…
В 1924 году Иван Лепетченко, будучи агентом ОГПУ, был нелегально переправлен в Польшу для того, чтобы выманить Махно на территорию Советского Союза.
Миссия агента Феди провалилась. Предводитель анархистов-коммунистов не клюнул на уловку органов. Сорвались планы руководителей советских спецслужб по освещению в прессе добровольного возвращения бывшего красного командира, «осознавшего» свою ошибку. Даже перспектива получить доступ к своим схронам не подвигла атамана на этот шаг. Слишком крепко он ненавидел своих бывших союзников в борьбе за свободу крестьянства. Так и закончил свою жизнь Махно в нищете, скончавшись от туберкулеза в предместье Парижа 6 июля 1934 года.
– Иль ты сам его предупредил? – капитан выбил табурет из-под заключенного.
– Или узнал, где Нестор спрятал награбленное да перепрятал, а? – Армейский сапог своим каблуком придавил к каменному полу руку Лепетченко, да так сильно, что арестованный зашелся в крике от боли в ломающихся костях пальцев.
– Встать! – капитан поставил на место табурет и ударил ногой подследственного. Тот, держась за живот, на четвереньках дополз до стола и попытался сесть.
– Щас… щас… – шептал арестант. Разъяренный энкаведешник схватил его за волосы и ударил лицом о табурет. Лепетченко завыл от безысходности – в этот раз ему отсюда не выйти. Из разбитого носа текла кровавая юшка и говорить сквозь распухшие губы было почти невозможно.
Следователь, направив в лицо подследственному лампу, достал из тощей папки бумагу и зачитал: «Агент Федя указал место схрона материальных ценностей, добытых бандой Махно преступным путем во время пребывания в Мариуполе в апреле 1919 года».
– Так, Федя?
– Так точно. Все что знал, все указал. Клянусь, это все…
– Но в Мариупольском банке было больше! Гораздо больше! Ты слезы сдал! Остальное где?
– Не было ничего. Здесь только один схрон был… Может, он с собой увез, я почем знаю…
– Хорошо, допустим… – Следователь положил бумагу назад в папку и аккуратно завязал тесемочки. – Ты же с ним все время ошивался, и что? Были бы деньги, разве плотничали бы? Значит, здесь золото! Здесь!
Два хлестких удара по лицу лишили Лепетченко сознания.
– Отлей его, Семенов! – Сержант НКВД окатил подследственного половиной ведра воды, специально заготовленного для этого случая.
Лепетченко пришел в себя и, как мог, прошептал:
– Здесь денег больше нет… Я бы знал. Лёва Задов, как мы через Днестр переправились, Гале, жене Нестора, перстень отдал. Сказал, это все что есть.
– Ну а остальное где?
– Я не знаю… ей-богу, не знаю…
– Ты ж ординарцем был? Как такое возможно?
– А вот так и возможно… Были люди главнее. Ты что, лейтенант, думаешь, меня на все схроны приглашали? На побегушках я был, триста раз уже говорил и тогда и сейчас повторю.
– Кто может знать?
– Зиньковский может. Он на григорьевский поезд навел. А там золота было – не чета Мариупольскому схрону.
– Кто это, Зиньковский?
– Лёвка. Лёва Задов. Начальник корпусной контрразведки батьки. Лев Николаевич Зиньковский.
– Толку с тебя, как с козла молока, агент Федя… – следователь заполнил протокол допроса, дал последственному расписаться на каждой странице и вызвал караул для того, чтобы отправить его в камеру.
Спустя почти два месяца завмаг признался в сотрудничестве с румынской разведкой, в связях с зарубежным антисоветским подпольем. 20 октября 1937 года Иван Лепетченко предстал перед тройкой. О сокровищах атамана Махно в Мариуполе подследственный так ничего и не сказал. Суд был скорым, приговор – по-пролетарски суровым. Расстрел. В тот же день приговор привели в исполнение.
* * *
26 августа 1937 года. Одесса
С середины лета тревога поселилась в семьях одесситов. Вести о внезапном исчезновении людей шепотом передавались на Привозе из уст в уста и только проверенным знакомым. Расспрашивать о мужьях, неожиданно исчезнувших из семьи, мало кто рисковал – лишние разговоры про врагов народа до добра не доведут, а оно нам надо, чужое горе?
Ежовские чистки органов власти, силовиков и партийного актива были в самом разгаре. В безопасности себя чувствовать не мог никто.
Около половины шестого вечера оперативная группа прибыла по адресу: улица Жуковского, пять. В большом, добротном четырехэтажном доме с внутренним двором размещалось общежитие для сотрудников управления Народного комиссариата внутренних дел. В этот раз беда пришла в квартиру номер семнадцать.
Ничего не подозревающая хозяйка открыла дверь, вытирая руки, запачканные мукой о передник – с минуты на минуту мог уже вернуться муж и к его приходу Вера Ивановна стряпала пирожки с картошкой и шкварками.
– Разрешите? – Капитан предъявил в развернутом виде удостоверение с красной обложкой и, не дожидаясь ответа, сделал шаг в коридор. За ним проследовали остальные.
Постановление на обыск, понятые – всё, как в тумане. Значит, Лёва с работы уже не вернётся…
Вера Ивановна Зиньковская, супруга оперуполномоченного иностранного отдела НКВД в Одесской области Льва Зиньковского-Задова, оказалась права в своих предположениях. Ее супруга арестовали при выходе из здания на Маразлиевской, 40, где располагалось управление, в двух кварталах от дома.
О том, что тучи над ним сгущаются, Зиньковский уже догадывался. Четырнадцать лет оперативной работы в Одессе обострили его и без того хорошо развитое чувство интуиции. В зоне ответственности Задова находилась вся агентурная сеть в Румынии. Провалы двух его самых ценных агентов в Генштабе Румынской армии и штабе 3-го армейского корпуса свели на «нет» многолетнюю работу и сгубили всех остальных резидентов в Кишиневе и Бухаресте.
– В ходе обыска у вас изъят маузер с монограммой «За боевые заслуги». Поясните, откуда у вас это оружие. – Следователь Яков Шаев-Шнайдер был лично знаком с подследственным, но сейчас проворный сотрудник вёл себя подчеркнуто официально. От того, как он раскрутит Задова, зависела его будущая карьера.
– У тебя на столе моё личное дело, Яша. Там указано: «Награждён Одесским отделом ГПУ в 1929 году». Ты лучше меня всё знаешь. Давай без этих формальностей и дальних заездов.
– Я бы вам, арестованный, рекомендовал вести себя сдержанней и без фамильярностей. Видеться теперь мы будем часто, разговаривать – долго. Я из тебя, гнида, всю правду вытяну. Начиная с твоего махновского прошлого. Не сомневайся.
– Слушай, Яша, не такого полета птицы в этой истории разбирались. И до конца разобрались, поверь, справедливо разобрались. Я свое уже давно доказал. Все материалы в архиве, – с прежним пренебрежением к собеседнику ответил Зиньковский.