Крепкие объятия, дрожь в голосе, вопрос в глазах.
Григорию дали трубку сразу же. В автобусе. К своему стыду, он новый номер отца не знал и лишь смущённо развёл руками, но майор извлёк из папки какую-то бумагу, уточнил фамилию и продиктовал номер.
– Отец, это я…
На другом конце провода, как сказали бы в прошлом веке, повисла долгая пауза.
– Бать, это я, Гриня. Я дома. Живой.
В голове профессора тогда пронёсся шторм, подобного которому он не испытывал никогда. Дыхание спёрло, головокружение заставило присесть на табурет, чайник с кипятком чуть не выронил себе на ноги. Куда-то пропали все слова, будто их из головы выбили мощные, пульсирующие удары. Хватал ртом воздух, как рыба на суше.
– Ты… приезжай, пожалуйста. Я жду…
– Бать, обязательно! Обязательно приеду! Вот-вот приеду! Тут несколько формальностей – и всё!
Саня вёл «Ниву» не спеша, Гриня попросил. Каждый угол этого города, каждый дом, знакомый ему с детства, доставляли радость его взору. Пусть даже многие окна забиты фанерой, а фасады густо посечены осколками, всё равно. Он – дома.
На Университетской медленно повернули налево.
– И тут посечено всё… – прошептал Гриша, глядя в окно автомобиля.
– Да, досталось нашему кварталу. За три месяца девять прилётов, но, слава богу, только стёкла. Глянь – Наташка фанерой забилась, а там внутри помидорами своими торгует. Только у неё берём. Малая в школу у неё пошла, в первый класс. Ей деньги нужны…
На перекрёстке впереди, взвывая сиреной и отсвечивая синими проблесковыми маяками, промчался новенький КамАЗ брандмейстеров.
– Героические люди, скажу я тебе. Сколько раз такое было, что они тушат, а в тот же квадрат опять прилетает, – заметил Саня, сворачивая на Щорса налево.
Сердце обоих стало биться учащённо, как только они нагнали пожарных в своём дворе.
Прорваться к подъезду у них сразу не получилось. Оконные рамы горели, источая ядовитый чёрный дым. Пожарные раскатали рукава и стали бить по ним тугой струёй такой дефицитной в городе воды. Двое бойцов в брезентовых костюмах и белых касках вбежали в подъезд.
Ни одного целого окна и балкона не осталось. Григорий с надеждой пытался хоть что-то разглядеть в родных окнах на третьем этаже.
– Батя! Ба-атя-я-я!!! – отчаянно кричал сын отцу, вглядываясь в потолок отцовской комнаты, освещаемый голубоватым свечением чудом уцелевшего телевизора.
Командир не пускал их внутрь до тех пор, пока оба бойца не вышли со словами «можно».
Гриня тарабанил обессиленными кулаками в дверь до тех пор, пока не сполз под нее, потеряв силы. Растерянный Саня стоял рядом и совершенно не понимал, что сейчас нужно делать.
– Я за пожарными! У них должна быть болгарка!
Дверь напротив тихонько приоткрылась.
– Гриша?
Фира Ароновна, вытирая платком кровь с изрезанного осколками лица, взяла его за руку.
– Вернулся, Гриша… Он тебя так ждёт, так ждёт… Не надо дверь ломать, Санечка. Мы с Германом Андреевичем ключами обменялись на всякий случай. Сейчас, золотые мои, сейчас…
Ключ провернулся на два оборота. Отец никогда не любил замки, которые захлопываются. У Лазаревых было принято закрывать дверь ключом и вытаскивать его, если ждут кого-то из своих, а Герман Андреевич ждал.
Григорий сделал шаг в разрушенную квартиру, переступил через обломки балкона, который занесла внутрь взрывная волна, осторожно отодвинул ногой какую-то дымящуюся деталь, явно прилетевшую извне. Осторожно опёрся на стену, изрешечённую стеклом и шрапнелью, и подошёл ко входу в комнату отца.
Телевизор показывал его любимый исторический канал.
Герман Андреевич сидел в кресле прямо. В тапочках и своём любимом пуловере. Голова профессора неестественно была запрокинута назад. Осколок попал точно в висок…
Марьинка
В феврале 2022 года началась Специальная военная операция. Россия протянула руку помощи воюющему восемь лет Донбассу, русским людям Запорожья и Херсонщины, стала за их спиной всей своей мощью.
Во всяком противостоянии всегда наступает решающий раунд. И победит тот, за кем правда. А она за нами.
* * *
2012 год
Римма Марковна в педагогической среде славилась стальным характером, колким взглядом и непререкаемым авторитетом. Директор обычной донецкой средней школы пережила на своём месте двух генсеков, пятерых президентов и больше десятка начальников облоно, фамилии которых никто уже и не помнил. Её командный, с нотками скрипучего металла голос врезался в память каждого выпускника за тридцать с лишним лет, которые она занимала свой кабинет на первом этаже. Менялись портреты, флаги, школьные программы, но Римма Марковна оставалась островком стабильности среди бушующего шторма перемен – всё так же каждое утро лично встречала у входа учеников, сверлила взглядом опоздавших и безошибочно определяла запах табака с расстояния в несколько метров.
– Калюжный, не разгоняйся. Зайди ко мне, – скомандовала Римма Марковна одному из учащихся выпускного класса, указав ему рукой на дверь своего кабинета.
– Так, это… там же геометрия… – Гена Калюжный обречённо попытался оспорить приговор, но сделал он это не очень убедительно, исключительно ради проформы.
– Эта великая древняя наука ничего не потеряет от твоего отсутствия сегодня. Марш в кабинет! – угрожающе произнесла Римма Марковна, поправив обеими руками очки в толстой ретро-оправе.
Следующую свою жертву директор завидела издалека. Ростом Илюха Трофимов выдался немалым, его светлая причёска «ёжиком» выделялась из общего потока школьников, спешащих к первому уроку.
– Илюша, а что это у тебя под глазом? – Глазунов с младших классов помнил, насколько обманчив может быть этот показательно добродушный тон директора. В одну секунду он мог измениться на прямо противоположный.
– Та мелочи жизни, Римма Марковна. Не стоит ваших переживаний. В дверь не вписался спросонья.
– Ясно. Ну, зайди ко мне в кабинет, поговорим о твоих мелочах.
Спустя несколько минут после звонка Римма Марковна с хозяйским видом вошла в кабинет, моментально оценив диспозицию – вчерашние друзья сидели в противоположных углах, не глядя друг на друга. Стопка журналов грохнула о крышку стола, что ничего хорошего учащимся не предвещало.
– Чего расселись по углам? Сюда садитесь, – директор указала на стулья для совещаний.
Оба юноши нехотя поднялись со своих мест и подошли поближе.
– Ну? Я давно не в том возрасте, чтобы голос повышать на вас. Вон, усы уже отрастили. Садитесь.
Парни, не поднимая глаз, сели напротив директора.
Римма Марковна некоторое время постукивала ручкой по столу, словно подбирая слова, затем подписала пару бумаг и сложила руки перед собой на столе,