Руки дрожали от избытка адреналина, ноги подкашивались, и движения стали какими-то резкими, неосознанными. Арсений сделал шаг к выходу, но тут же остановился. Перед глазами возникла дочь. В своем костюме для выступлений, с бантами и белым воротничком. «Папа, не надо…» – голос её слышался так, будто Маша стояла прямо здесь, рядом, не хватало только тепла её руки, её маленькой детской ладошки.
Такой злости и стыда он не знал уже почти два года… Вот смотрит на него Святой Николай, вот Богородица держит младенца, распятие, вот оно…
Резчик присел возле своего верстака[142] и разразился слезами. Так он не плакал ни на похоронах дочери, ни когда читал записку Ани, ни когда нашел в обители утешение души своей.
Левой рукой Арсений достал сапожный нож из правого рукава, посмотрел на него, и резким движением вонзил лезвие себе в правую руку…
Инок Павел накинул на плечи халат и прошел в отделение. Профессор обещал, что функции кисти больного восстановятся и он сможет, скорее всего, плотничать и дальше. В авоське были апельсины, пакет молока и сладкие булочки.
– Брат Арсений… Молились за твое здоровье. Спаси, Господи! Настоятель надеется, что все сложится хорошо и ты вскорости вернешься в обитель. Собираешься идти на поправку? – Павел искренне улыбнулся.
На соседней с Арсением кровати лежал больной из Славяногорска, которому на ногу установили аппарат Илизарова. Мужчина был словоохотлив и с Арсением нашел общий язык сразу, но сейчас к нему приехала супруга, которая в присутствии священника разговаривала почти шепотом. Выкладывая из пакета баночку с куриным бульоном, разную другую домашнюю снедь, она быстро, но тихо делилась новостями с мужем:
– Ой, Костя, что было, что было! Ты не представляешь. Только из храма вернулись с Валей, почти домой дошли, а оно как бахнет!
– Что, Нюр? Баллон? – встревожено переспросил больной.
– Помнишь, недавно дом напротив городские купили под дачу? Понаехало их позавчера – машины некуда было ставить! Так вот там и бахнуло. Стекла повылетали, в воротах дырки. Девки ихние визжать кинулись, мы с кумой бегом оттуда, а уж из-за калитки потом разглядели. Милиция приехала, скорая, и покойника унесли, простыней накрытого…
– Да ты что… А у нас всё целое?
– Та у нас все в порядке, не колотись… Потом участкового спрашивали – говорит, граната взорвалась. Помнишь хозяина? Седой такой, лет около сорока? Ну, еще говорили, бандюк он.
– Ну да, надменный такой, не здоровался никогда.
– Ну так уже и не поздоровается, Кость… От это его и разорвало…
Лицо Арсения не выражало ни злорадства, ни удовлетворения, он просто задумался на некоторое время и потом ответил своему посетителю:
– Я выздоровел. Я полностью выздоровел. Дочь только проведаю. Мне нужно.
Командировка
Резкий хлопок заставил Грэга вздрогнуть, и горячий кофе пролился на его светлые брюки.
– А, ч-ч-чёрт! – Грэг подскочил и судорожными движениями принялся стряхивать со штанины пятно, будто это могло помочь. Жжение от кипятка было нестерпимым.
– Белинда, не могли бы вы не бросать крышку ксерокса, а опускать ее плавно так, будто боитесь разбудить дракона. Самого страшного дракона из ваших детских снов! – последние слова Грэг произнес, почти срываясь на крик.
Эта бестолковая юная практикантка бесила его уже четвертый день – с понедельника она не могла справиться с копировальной машиной, что стояла у него за спиной. То у нее не на той стороне листа получались копии, то желтые мигающие лампочки вводили ее в ступор, то она не могла открыть лоток для бумаги – все эти казусы сопровождались неизменными вопросами в его адрес. К среде, пытавшийся все это время быть учтивым, Грэг уже почти превратился в неврастеника – леди совершенно не давала ему сосредоточиться, и последний материал об интригах в букмекерских конторах получился крайне невыразительным.
– Простите, мистер Головко, это абсолютная случайность, я такая неловкая… Если вы позволите, я могла бы застирать, пока пятно свежее, меня мама так учила…
– О, Белинда! Вы прекрасны в своей непосредственности, как вы себе это представляете? Я буду без брюк сидеть на своем рабочем месте и ждать, пока вы мне их вернете? Для стирки есть машины, вас мама тому не учила?
– У нас есть машина, но мама всегда так делала… – Молодая девушка чрезвычайно смутилась и, собрав все бумаги, которые собиралась копировать, ретировалась, покрывшись пунцовыми пятнами.
– Где тебя Билл откопал только… – Грэг Головко вытирал брюки уже четвертой салфеткой, ругаясь вслух, но ничего не помогало.
– Дружище, а новенькая вылетела со скоростью ветра из твоего порта! Щеки красные, смотрит в пол, ты что – сделал ей непристойное предложение? Смотри, засудит еще! – Эд Волкер, как обычно, громогласно обозначил свое появление.
– Да все нормально… За мелким исключением… – Грэг указал на кофейное пятно.
– М-м-м… Пикантная ситуация… Она еще и отбивалась? За пинту пива дам в суде показания, что ты голубой, и тебя оправдают, хочешь?
– Пошел к чёрту! – Грэг кинул в товарища скомканный лист бумаги.
– Да, я готов, но только вместе с тобой. Чёрт нас уже ждет – через шесть… – Эд взглянул на свои наручные часы. – Нет, уже через пять минут нам нужно быть в кабинете шефа. Вызывает.
– Вот, зараза… Как не кстати.
Вильяма Огилви подчиненные действительно между собой называли чертом. Огненно рыжий шотландец с классической полной фигурой провинциального фермера был резок характером и острым на язык. Его требовательность к подчиненным была возведена в культ. Возможно, именно эти качества главного редактора спортивного еженедельника «Penalty» делали издание успешным, а акционеров – довольными.
– О, друзья мои, проходите! – Главный редактор в ожидании подчиненных рассматривал свой морской аквариум с ядовитой скорпеной, периодически пуская тугие кольца дыма от сигары.
– Грэг, почему бы вам не заиметь в ящике стола шортики про запас? – удивленно заметил шеф, глядя на его брюки.
– Я подумаю над этим, мистер Огилви. – Грэг ожидал от него нечто в этом роде.
– Надо будет подумать, может, раз в неделю одевать вас в футбольную форму, чтобы вы прониклись темой, а, друзья мои? – Билл Огилви громко рассмеялся, радуясь своей остроте.
– Ладно, посмеялись, теперь к