– Где начальник политотдела Малков?
– Никому неизвестно.
Начальник штаба майор Гуров вскоре обнаружился, он был на станции и пытался связаться с Брестом при помощи надежной железнодорожной связи, однако и этот провод бездействовал.
Радиостанция позволяла держать связь только с военным аэродромом близ Кобрина, где размещался штаб 4-й армии. Связисты-авиаторы предупредили, чтобы дивизионная радиостанция не вела передачи открытым текстом, и сообщили, что из Кобрина в Высокое выехал делегат связи с охраной, который должен передать персональное распоряжение командиру дивизии и набор шифров на сегодня – на 22 июня.
Но вскоре выяснилось, что делегат вместе с охранником и водителем мотоцикла убиты, не доезжая двух километров до Высокого.
Полковник Васильцов старался сохранять хладнокровие и здравомыслие, горячки вокруг и так хватало. Первым делом он приказал Гурову прочесать силами охранной роты окрестный лес в поисках диверсантов, расстрелявших мотоцикл со штабным курьером. Но в лесу уже никого не было, обнаружили только один труп, в форме старшины войск связи. При нем не было ни документов, ни оружия. Скорее всего, это был один из нападавших. Васильцов приказал показать убитого старшину начальнику Особого отдела майору Фанифатову.
Но это было неглавное. Главное нависало, как дамоклов меч. Главное – надо было немедленно уяснить, что происходит в полках – успели ли занять позиции, держали ли их, какие потери, какая помощь нужна! Увы, ни с одним из полков не было связи. Ни с одним! Ни с 15-м, ни с 212-м, ни с 222-м… Вот это угнетало больше всего…
Гуров успел доложить обстановку:
– В четыре-десять немцы начали артобстрел, потом нанесли авиаудар. Вывел пятнадцатый полк и артдивизион на позиции. С остальными связи пока не имею. Выслал делегатов.
– Давно?
– Час назад. Тут штаб Укрепрайона в тыл собирается, машины грузят.
– Ну и правильно. Что им тут делать? Эх, не успели доты достроить…
Дела соседа Пузырева, военных строителей, несильно занимали сейчас Васильцова. Со своими бы разобраться!
Ближе всего находился 15-й полк, он же был и ближе остальных к границе – полкилометра отделяло его бойцов от наступавшего врага, дальность прямого выстрела из немецкой винтовки «маузер». Командовал полком довольно молодой 35-летний майор Константин Нищенков, тезка и во многом собрат по судьбе. Как он там действует в боевой обстановке? Не слишком ли тонок или интеллигентен для столь грубой солдатской работы – встречать неприятеля грудью, встречать врага в штыки? И какого врага – троекратно превосходящего числом, многократно – огнем и боевой выучкой. Как назло, но именно у Нищенкова самый большой процент «немых» солдат, то есть не говорящих по-русски. Командовать, управлять ими невозможно. Они, конечно, могут храбро лупить из своих винтовок, но не имеют понятия о гранатах, рытье окопов, маскировке, перебежках… Если называть вещи своими именами, там сейчас – избиение младенцев. Первым намерением было метнуться в деревню Вулька-Пузецка, где размещался штаб полка. Размещался до войны. Теперь ищи его в поле – в перелесках, в оврагах.
Но майор Нищенков сам нашел его – примчался на изрешеченном мотоцикле, весь в пыли и в чужой крови. Он с трудом глотал воздух и не мог выдавить из себя ни слова: контузия перекрыла способность говорить.
Васильцов протянул ему стакан с водой, чудом не слетевший с подоконника. Нищенков жадно опустошил его и наконец обрел речь.
– С пяти утра держим оборону на рубеже Немирув-Волчин. Севернее Волчина нас поддерживает 31-й легкий артполк. В боевых порядках полка – орудия 121-го противотанкового дивизиона… Точными сведениями о противнике не располагаем. Но, судя по всему, против нас действует не меньше пехотной дивизии.
Васильцов не стал говорить Нищенкову, что в полосе дивизии действует целый немецкий корпус в составе трех пехотных дивизий с приданными спецчастями. Что толку, если майор узнает, что противник превосходит его полк втрое, если не вчетверо или впятеро?
– Доложи о потерях.
– Наши потери: сто двадцать два убитых… Около сотни тяжело раненных, многие легкораненые остаются в строю. Крайне необходима тяжелая артиллерия для контрбатарейной борьбы и, конечно же, авиационное прикрытие. Острая нужда в боеприпасах… Жду приказаний!
– Приказание одно – держаться. Пока держаться. Пока наши не придут. Или на связь не выйдут…
Из немецкой хроники[14]:
«В 6 часов утра, по московскому времени полковник Васильев К.Ф. получил сообщение, что восточнее г. Дрохичин немецкие войска форсировали р. Буг и ведут наступление в направлении г. Семятиче. Тем самым они продвигались в направлении правого фланга обороны 49-й СКД. Полковник Васильев К.Ф. отдал распоряжение о выдвижении 212-го стрелкового полка в направлении на г. Семятиче».
Глава третья. Сегодня я не умру
В Волчин после танцев лейтенанты Черкашин и Овцын вернулись под утро, к четырем часам. В низине за деревней туман стоял плотный и пахучий, как овечья шерсть, вобрав в себя запахи кострового дыма, парного навоза и прудовой тины. Но была в этом наплыве запахов и тревожная струя – где-то что-то горело. Из-за Пульвы несло гарью.
Лейтенанты вернулись в самый раз. Над их головами тяжело загудели самолеты. Их было много, они шли по-эскадрильно, ровными строями в направлении Каменца, Пружан…
– Учения начались? – удивился Овцын. – Вроде бы ничего не объявляли.
Черкашин молча следил за феерическим движением красно-зеленых огоньков, проплывавших высоко над головой. Они завораживали, как огни цирка, в котором Андрей побывал еще в детстве, когда в Иркутск приезжали на гастроли москвичи.
Небо вдруг озарилось, но не на востоке, а на западе, как будто Солнце сбилось с пути или Земля сошла с орбиты: полыхнуло, загремело, зарделось, забабахало, завыло… Лейтенанты опрометью бросились к летнему лагерю. Там уже выскакивали из палаток бойцы, натягивая на ходу шаровары и гимнастерки, расхватывая из только что построенной «оружейки» винтовки и ручные пулеметы. Никто не кричал: «Выходи строиться!» Строились сами – повзводно, по мере готовности к бою. Оба лейтенанта тоже нырнули в «будку» и выскочили оттуда с пистолетами и гранатными сумками (на всякий случай), оба повели свои подразделения вслед за ротным – на готовые позиции вдоль Пульвы.
Никто не рассуждал – провокация это или война.
Их догоняли те, кто не поспел в строй. Лишь на позиции провели перекличку – все были на месте. Успели провести, потому что сразу же в рассветном речном тумане показали цепи солдат в непривычно глубоких касках. Их встретили беспорядочной пока что стрельбой и длинными очередями из «дегтярей». Напролом немцы не пошли, а быстро исчезли, растворились в голубой дымке. Зато тут же ударили минометы и полевые орудия. Фугасные мины взрывали землю и разбрасывали ее вместе с увесистыми осколками. Один из них вонзился в дерн, прикрывавший ячейку лейтенанта Черкашина. Андрей вытащил еще горячий, острый со всех сторон кусок металла и с тихим ужасом представил, что бы он сделал с его телом, попади в руку, в плечо, в голову. Но ужасаться было некогда, едва утих обстрел, он быстро обошел окопы взвода. Раненых было двое, и оба решили остаться на своих местах. Красноармейцу Муртазову задело голову, и его смолисто-черные волосы выбивались из-под белого, наскоро наложенного бинта. Первый шок и первый испуг уже прошли, и Муртазов узбекско-русской скороговоркой пытался убедить командира не отправлять его в тыл; судя по всему, ему очень не хотелось расставаться с земляками-самаркандцами. Второй боец, пулеметчик Киселев, был ранен посерьезнее – осколок перебил ему предплечье левой руки. Кто-то успел наложить ему жгут, и Черкашин велел санитару увезти парня на перевязочный