– В чем дело?! – закричал полковник Васильцов, еще не понимая, что это не драка, а бой, не догадываясь, что он спасен от расстрела на ступенях… Однако Незнамов уже все пояснял:
– Убить вас хотели, товарищ полковник! Аковцы сволочи. За спиной моей прятались…
– Тебе еще отольется, куррва! – хрипел скрученный в четыре руки Владек. – А ще Польска не сгинела!..
Его уволокли в караулку. А кони испуганно плясали… Незнамов подал Васильцову письмо генерала. Тот быстро пробежал строчки. Радостно покачал головой.
– Которые тут мои?! – спросил он, улыбаясь.
Старшина вывел Шеремета и второго мерина.
– Эти ваши. А тот мой.
– Хороши, красавцы! Спасибо! Душу греют. Сердце веселят!
Набежавшая охрана привела крыльцо в порядок: труп унесли, автоматы разрядили… Незнамов вернул собой нож, обтер кровь о широкий лист граба и засунул за голенище.
– Ну, герой, расскажи, как было! – повел удалого старшину Васильцов. За ними последовал начальник особого отдела Фанифатов. Его интересовало место, где аковцы перехватили Незнамова и куда потом отвели. Старшина весьма приблизительно обозначил клуню на карте. Но точка выходила за границы ответственности Фанифатова, и заниматься лесной братией должны были особисты 36-й кавдивизии, о чем он и сообщил своим коллегам по васильцовскому телефону.
Старшина Незнамов заночевал при штабе – в караулке. А утром, хорошо подкрепившись, двинулся обратно в Волковыск. Ему выдали один из трофейных автоматов и наметили безопасный кружной путь, не через лес, а по проселочным дорогам с оживленным движением автотранспорта.
Глава четырнадцатая. «Аты-баты, шли стройбаты!», или геодезистка Ника
До обеда оставалось еще три часа, и Васильцов решил сгонять на машине к границе, посмотреть, как идет строительство новых дотов. Он был убежденным сторонником укрепрайонов. Об этом можно было только мечтать, чтобы прикрывать пехоту железобетонными стенами да еще бить из-за них по врагу из орудий – специальных казематных пушек. Не надо быть умудренным аналитиком, чтобы подсчитать, во сколько раз снизятся потери в любой дивизии, занявшей оборону не в чистом поле, а среди железобетонных монстров со множеством пулеметных, артиллерийских амбразур, хорошо связанных между собой проводами, а главное, огневой связью, готовых поддержать друг друга пулеметными трассами, если противник подступится вплотную. Его восхищали грандиозные планы, нет, не большевиков, а коммунистов, умных, взвешенных людей, которые взялись прикрыть всю страну с Запада почти сплошной линией УРов. Это было самое разумное, что могло бы противостоять любому безумному вторжению. С неменьшей тревогой, чем комкор Попов или командарм Коробков, следил Васильцов за тем, как медленно, очень медленно, вырастают из земли эти бетонные «боровики», подземные крейсера и линкоры. Вот и сейчас он мчался на только-только размеченную стройплощадку.
Задачей всего этого строительства было сооружение обороны вдоль новой границы между Германией Гитлера и Советским Союзом Сталина. УНС-84 ведало работами от Брест-Литовска до Ломжи, в основном все объекты строились вдоль реки Буг. На протяжении участка в двести с лишком километров строилось больше тысячи дотов, как сокращенно назывались долговременные огневые точки. Некоторые типы были весьма солидных размеров, в несколько этажей, с тяжелой артиллерией. Группы дотов на данной местности располагались таким образом, чтобы, по возможности, весь участок хорошо простреливался и не было мертвых зон ни для пулеметного, ни для артиллерийского огня. Каждая группа состояла из комбинации разных типов дотов, в зависимости от условий и рельефа местности, начиная от простейших пулеметных гнезд до командных пунктов с центральной электростанцией, своим водоснабжением, телефонной и радиостанциями, помещениями для персонала, кухней, складами амуниции и продуктов.
Предполагалось создать совершенно непроходимый барьер. С точки зрения искусства фортификации, весь проект был разработан очень хорошо и при выполнении его обещал быть очень эффективным в смысле обороны границы от продвижения наземных сил противника. В расчет принималось, что если через линию обороны будут переброшены парашютные части и отдельные участки окажутся в тылу у врага, то система должна нормально функционировать в продолжение нескольких недель.
Строительство велось в спешном порядке, с привлечением по мобилизации большого количества местного населения.
«Стройбаты»… При одном этом слове Васильцов передергивал плечами. Не то армия, не то лагерная тюремщина? Не приведи боже командовать таким воинством, собранным из бывших зэков, подкулачников, чернорабочих и всех тех, кому опасно было доверять оружие. С лопатами, кирками, ломами они рыли котлованы и бетонировали бункеры… Все делалось вручную, под «дубинушку» и «кузькину мать». Ни малейшей механизации, запредельные нормы выработки, скотские условия жизни в переполненных бараках и палатках, все это делало жизнь стройбатовцев невыносимой, почти такой же, как в исправительно-трудовых лагерях. Немудрено, что среди военных строителей царили уголовные законы и нравы: драки, поножовщина, пьянки, самовольные отлучки… Несмотря на многочисленные проверки из Минска и Москвы, жизнь этих бедолаг не улучшалась. Начальство требовало одного – повысить производительность труда до предельных нормативов. Но работы – без техники, без энтузиазма, без должного инженерного догляда – велись крайне медленно. Местные жители, нанятые вместе с подводами на подвозку стройматериалов, надеявшиеся подзаработать на военном строительстве, горько плевались: деньги за транспортные работы выплачивались им вполовину от того, что обещали, да и то нерегулярно.
Из дневника военинженера 3-го ранга Петра Поливоды:
«Самым тяжелым участком работы были вопросы бытовые. Все присланные рабочие, в особенности стройбатовцы, жили в тесных, грязных, совершенно антисанитарных бараках, питание было просто тюремное, полуголодное. При базе была столовая, где все работающие могли получить обед, очень низкого качества и ограниченный по количеству, и это все. Завтраки и ужины они все должны были организовывать для себя сами. В бараках можно было получить только горячую воду, и то в определенные часы дня. Стройбатовцы находились на положении почти арестантов, так как в эти воинские части, по призыву, попадали те, кто, по своему социальному происхождению или из-за каких-нибудь “грехов перед властью” не был достоин “стать в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии”. Они жили в отдельных бараках на почти тюремном режиме и получали питание три раза в день… Но какое! Трудно было чего-то требовать от этих голодных, обозленных и травимых властью “лишенцев”.
Медицинское обслуживание было возмутительно плохое. На 600 человек, работающих на базе, был медпункт, возглавляемый молодым, мобилизованным прямо после института доктором, почти без практики. Под его командой было три санитара и четыре медсестры, работавших в две смены. При медпункте было помещение с шестью койками. Больные валялись в бараках, если у них не было ничего заразного, а тяжелобольных отвозили в городские больницы Высоко-Литовска или в железнодорожную больницу в Черемхе. Медикаментов и всякого другого больничного материала было недостаточно даже для половины рабочих. За три месяца мне многое удалось исправить и улучшить. Работы было очень много, но главное было то, что мои усилия давали явно положительные результаты: поднялась производительность труда, удалось получить второго врача в медпункт и, наконец, привести в относительный порядок “цех питания” и даже открыть постоянно действующий продуктовый ларек на территории базы…»
Несмотря на все стройбатовские тернии, работы все же шли, железобетонные коробки дотов вырастали из земли, как грибы, даром что непоспевшие…
Сюда же, в стройбаты, на главную стройку века – великую защитную стену социализма – приезжали и добровольцы: в основном студенты строительных институтов, в надежде получить строительную практику приезжала молодежь и по комсомольским путевкам. Так