Отряд разбился на группы по три человека в каждой. Казалось, в наступившей предрассветной тишине слышалось не только дыхание, но и биение сердец каждого бойца. Все замерли в тревожном ожидании. Твёрдым и решительным голосом командир скомандовал: «Вперёд!»
Едва добежали до середины поля, как заработали вражеские миномёты. Буквально сразу стало очевидно, что этот участок врагом пристрелян: били прицельно. Как подкошенные, один за другим падали бойцы. Но останавливаться нельзя. Нужно добраться до лесополосы, уйти с линии огня. Разрывы миномётных снарядов не прекращались ни на минуту, вздымая комья земли и поражая осколками бойцов.
Прохор, как можно ниже пригибаясь к земле, бежал вместе со всеми. В двадцати метрах от него прогремел очередной выстрел – во все стороны вперемешку с землёй полетели бесформенные кровавые остатки человеческой плоти. Жутко было видеть это, хотя многое повидал он на фронте! К горлу подкатил ком, дыхание перехватило…
– Мать твою… – Прохор не верил своим глазам: это было всё, что осталось от командира отряда.
Уже на краю лесополосы, сбитый с ног и оглушённый взрывной волной, почти не ощущая себя, Прохор упал. Острая, жгучая боль в левом колене пронзила его; неподалёку лежала окровавленная часть ноги. Действовать нужно быстро, счёт шёл на секунды, медлить нельзя.
Ползком удалось добраться до ближайшей воронки, жгутом перетянуть ногу, ввести обезболивающий препарат, благо аптечка уцелела.
Обстрел закончился. Наступила тишина. Прохор позвал на помощь. Никто не отозвался.
В соседней воронке стонал боец. Осколком снаряда ему распороло живот, и солдат руками придерживал рану, не давая внутренностям выпасть наружу. Прохор не мог и не хотел верить в то, что в живых остались только они вдвоём, что его сослуживцев, боевых товарищей, с которыми столько пройдено, больше нет. Но это так. Бои, жестокие и беспощадные! Полегла вся группа.
В наступившей тишине до него изредка доносилась бранная речь противника. У раненого бойца оказалась в рабочем состоянии рация, и он, превозмогая боль, успел запросить помощь.
Боли Прохор уже не чувствовал. Было только одно огромное желание – не подпустить врага, сражаться до последней капли крови за всех погибших друзей, командира, и он стрелял, стрелял без остановки из автомата по шевелящимся кустам, на голоса.
– Это вам, гады! За всё ответите, здесь лежать останетесь!
С наступлением сумерек стрельба стихла.
– Браток, ты только держись, потерпи малость, не смей умирать! Слышишь? Скоро наши придут, – подбадривал как только мог Прохор бойца.
Ближе к ночи раненого бойца не стало. Зловещая тишина, темнота, ни единого звука, будто вымерло всё вокруг. Прохор остался один. Боеприпасов у него было достаточно, оборону удерживать мог, но вот воды оставалась одна-единственная бутылка, и та уже была почти пуста.
Следующий день выдался спокойным: обстрела, чужих голосов слышно не было. Сколько он уничтожил противника, Прохор не мог себе и представить.
На третьи сутки прибыла помощь.
– Ребятки, попить бы!
Прохор сделал несколько глотков, но пить почему-то совсем не хотелось, знобило очень, наверное от ноги: много крови потерял.
С рассветом, положив Прохора на носилки, только было двинулись в путь, как враг мгновенно начал обстрел из стрелкового оружия. Внезапно Прохор почувствовал острую боль в груди, которая тотчас же отозвалась в правом боку. Пуля прошла насквозь, при этом поразив лёгкое и сломав два ребра.
– Ну вот и всё… – беззвучно прошептал он запёкшимися от крови губами, упав навзничь.
Сколько времени он пробыл в беспамятстве, Прохор не помнил. Очнулся он уже в Центре экстренной хирургии. Ногу ампутировали. Пробитое пулей лёгкое затрудняло дыхание, но он выжил.
Прохор поднял голову, оглянулся:
– Жив… Я жив! Значит, поживу ещё, рано помирать!
По солдатскому, заросшему рыжей щетиной лицу скатилась слеза.
Позже, уже находясь в госпитале, Прохор узнал от товарищей, что передовая вражеская позиция была полностью уничтожена подоспевшим подкреплением. Боевая задача, поставленная командованием, выполнена.
Чудо спасения
Поздняя осень обдавала утренней прохладой и сыростью. На рассвете опустился на землю плотный туман. Капельки влаги оседали на одежде. Солнце ещё не взошло, но видимость была уже достаточной, чтобы пройти по тропе в лесополосе, различая под ногами мины «лепестки» и «колокольчики». Такое время мы называем «серое» – самое удобное для передвижения в условиях постоянного патрулирования, которое вели вражеские дроны. Именно таким утром я и отправился к ручью за водой.
Пройти нужно было около шестисот метров по лесополосе и около ста – по открытому пространству. До ручья я добрался без особых приключений. Набрал в бутылки воды, сложил их в рюкзак и отправился тем же маршрутом в свой блиндаж.
На обратном пути подул лёгкий ветер, и туман стал быстро таять. Уже в двухстах метрах от блиндажа отчётливо услышал над головой характерный звук приближающегося дрона. Постояв несколько минут под кроной дерева и убедившись, что он пролетел мимо, я продолжил свой путь. Но враг коварен и хитёр. Дрон лишь поднялся выше проследить, куда я пойду, чтобы поразить как можно больше целей.
В пяти метрах от блиндажа я остановился, снял рюкзак и уже собрался бросить его к входу, как прямо над собой вновь услышал жужжание стремительно возвращающегося дрона. Совсем рядом стоял молодой дуб с облетевшей листвой, и я мгновенно встал на колени и прижался к стволу дерева.
У оператора дрона я был как на ладони. Но что я мог предпринять? Других вариантов не было. Я мог бы за две секунды запрыгнуть в блиндаж, где вражеский дрон меня бы не достал, но в этом случае по блиндажу начали бы бить вражеские миномёты, превратив его в братскую могилу.
Дрон зависал то с одной стороны дерева, то с другой, и в эти секунды я быстро переползал в противоположную сторону, понимая, что оператор, видимо, подбирал удобный ракурс для сброса бомб, и всё сильнее всем телом прижимался к тонкому стволу молодого дуба. Мне оставалось лишь молиться. Почти охрипшим голосом, как заклятье, я повторял вновь и вновь слова молитвы: «Царица Небесная! Матерь Божия! Пресвятая Дева Мария! Спаси меня, грешного. Укрой меня своим покрывалом, защити от глаз вражеских, не дай меня погубить!»
Повисев надо мной ещё несколько минут, дрон улетел и в ста метрах сбросил свои бомбы в кустарник, показавшийся ему, видимо, подозрительным.
Перекрестившись и поблагодарив Богородицу, я залез наконец-то в свой блиндаж. Мои товарищи наблюдали за всем происходящим сквозь маскировочную сеть, которой был накрыт блиндаж, явно