– Что… – добродушно засмеялся Каюров, – обхитрить нас хотели?
– Хотели, – согласился Костя, увидев в окне, как этномутанты бьют Игоря Божко. – Зачем вы его калечите?! Зачем?!
– Не нервничай! Садись!
Высокий, худой человек с маленькой головой и с диким прикусом толкнули его на лавку.
– Разговор у нас будет короткий и деловой, – добавил Каюров. – Сейчас вы очухаетесь и пока не стемнело, поедем снимать ваш геноцид.
– Какой геноцид?.. – очень удивился Костя, оглядываясь и пытаясь ослабить веревку на руках.
Дом был ухоженным с любовью, дерево внутри светлое, пахучее, стол выструган до белизны, на окнах цветастые занавески. По углам – пучки трав, за спиной – настоящая русская печь, а главное – ни с чем несравнимый запах поленьев. Только о занавеску вытерли грязные руки, сорвали один кустик и он, рассыпавшись, лежал в углу, да нанесли грязи с улицы. Лесника не было видно. А может, он один из них? – подумал Костя. И вдруг понял, что лесника давно убили, иначе бы он не позволил гадить в собственном доме.
– Против нас, который вы учинили в марте и в апреле, – сказал Каюров, прервав Костины размышления.
На столе стола бутылка мутного самогона и бутылка водки. Косте вдруг захотелось выпить, но не водки, а именно самогона – крепкого и вонючего.
– «Ковер демократии», что ли? – на всякий случай уточнил Костя.
– Ну да, – ничуть не удивился Каюров.
– Но ведь всё уже кончилось? – словно о сущей ерунде, удивился Костя. – Американцы ушли, немцы тоже. Вы будете одни воевать?
Каюров посмотрел на него так, словно Костя ничего не понимал:
– Ничего не кончилось. Есть ещё французы и бельгийцы, итальянцы, подтянутся венгры. Поляки давно не воевали. Чехи не прочь половить рыбку в мутной воде. Словаки шебаршатся. Всегда найдутся любители пожить за чужой счет. Просто придётся больше отдать, Крым, например и восточные регионы. Отгородимся мы от вас родимых, отгородимся.
– Там наши, – напомнил Костя о Крыме и о восточных областях, давая понять, что Россию рано списывать со счетов. Не допустит она такого развития событий. Не те времена и соотношение сил.
Его реплику Каюров пропустил мимо ушей. Видно, она не списывалась в его концепцию мира. Интересно, чтобы ему лично пообещали? – с легкой эйфорией думал Костя. Может, пост министра обороны или даже премьер-министра? Рыл бы он так землю? Наверняка где-нибудь в Швейцарии у него счёт с кругленькой суммой. Отрабатывает заморский дивиденды. Мысли были четкими и ясными, словно достигали сущности происходящего.
– Страсбург опять же ещё не затопило, – рассудил Каюров. – Да и НАТО в Европе никуда не делось.
Казалось, он спорит с сами собой, приводит аргументы в пользу своего выбора, но как-то неуверенно, с оглядкой в прошлое.
– Всё равно не справитесь, – подумав, сказал Костя, следя, за событиями во дворе.
Игоря куда-то утащили, не было видно ни Завету, ни Сашки. Убьют нас, подумал Костя, но как-то отстраненно, словно речь шла о литературных героях, а не о живых людях. Время надо тянуть, время. Авось что-нибудь выгорит. И вдруг стал припоминать о чём-то, что могло их спасти, но вспомнить сразу не мог.
– А это как поглядеть, – согласился Каюров.
Видно, его всё-таки мучили сомнения, страх или он боялся ошибиться. Хотя думать об ошибках было поздно, слишком далеко он зашёл. За окном промелькнула телега, полная раненых. Костя перевёл взгляд на лысого, короткопалого якута. А ведь он трусит, догадался Костя, поэтому и возится с нами, надеясь на америкосов.
– Васька! – велел Каюров. – Иди посмотри, что там.
– Ага… – сказал Васька и выскочил из дома.
Руки у него, как и тело, были худыми, непомерно длинными и торчали из рубахи, как оглобли. А лицо выглядело особенно свирепым в тот момент, когда он сосредотачивался на каком-то предмете.
– А зачем тебе всё это надо? – спросил Костя на правах старого знакомого. Ты же не «титульная нация»? Зачем тебе за кого-то каштаны из огня таскать? Всё равно «оранжевые» всегда на вас будут коситься, как на полуверцев. Люди мечутся, суетятся, а Россия остаётся.
Каюров в изумлении уставился на Костю и хотел что-то сказать, быть может, даже выдать какую-то истину. Что-то человеческое промелькнуло в него в глазах. Он даже открыл рот, чтобы возразить, и наверняка бы придумал, что возразить, но в этот момент в горницу влетел Васька, стукнувшись о притолоку:
– Зосим Степанович, Драгунца привезли!
Когда он скалился, видно было, что зубы у него упираются вдруг в друга, отчего лицо выглядело непомерно длинным, узким и вечно испуганно-циничным.
– Насмерть?! – ахнул якут.
– Да живой, вроде…
– Посиди здесь, я сейчас, – и выскочил из горницы.
– Ну что… паскуда? Свиделись? – спросил этномутант, приближаясь к Косте, засунув руки в карманы.
Было в нём что-то гнилое, несозревшее, а так и завядшее в самом начале роста.
– Что-то не припомню, – ответил Костя, прикидывая, как ему уклониться, если ударит.
– А ведь это ты в меня стрелял, – поведал этномутант.
Сразу было видно, что он торопится до возвращения Каюрова.
– Не помню.
– Вот сюда, в бедро.
– И что, уже зажило?
– По касательной прошло.
– Повезло тебе, – сказал Костя.
– Зато тебе – нет! – и ударил его слева в лицо чем-то железным.
И опять мысли у Кости потекли легко и приятно, словно им не было предела, только имели они почему-то привкус солёной крови.
***
– Героинщик! – закричал с порога Каюров. – Сифилитик! Хочешь мне операцию сорвать?! – Он подскочил, наклонился и пошлепал Костю по щекам. – Убил, сволочь!
– Да что ты… что ты… Зосим Степанович – оправдывался Балаков, пятясь и опрокидывая стулья, – журналюга просто психует. Слабаком оказался.
– Смотри, если убил, кишки намотаю, – предупредил Каюров.
От волнения он дышал тяжело и часто. Короткие пальцы сжимались в кулак. Сел за стол и налил себе водки, меча на Балакова молнии.
– Мне нужна национальная идея, а не мертвый журналист. Какой от него теперь толк! – он кисло посмотрел на Балакова. – Убил, подлюка! Сволочь! Садист! Точно убил! Давай лечи! – он изловчился и пнул Балакова, но не достал.
Костя застонал, приходя в себя. Балаков, который стоял у широкой двери, готовый дать стрекача при ухудшении ситуации, обрадовался и показал длинные, узловатым пальцем, как Иисус на отступника:
– Ну вот видишь, дядя Зосим! Я же говорил – психует.
– Смотри Васька, намотаю я тебе всё-таки кишки на кулак, доведешь ты меня до греха.
– Не сомневайся, Зосим Степанович, кто ж знал, что он такой хлипкий. Я к нему всего один раз-то и приложился.
Балаков, опасливо косясь на Каюрова, плеснул в лицо