Они побежали по длинному, белому коридору, выскочили на территорию больницы прямо в кусты малины и стали пробираться к реке. Благо, что забора вокруг больницы давно не существовало.
– Go, go… – махал им вслед капрал Рой Чишолм. – Гудбай! Гудбай!
– Ну и что ты скажешь после этого? – спросил Костя у Игоря, когда они прилично отбежали и очутились в балке среди цветущих абрикосов.
– Пиндосы ещё не поняли, куда попали и что происходит. Для них это ещё милые приключения.
– Теперь я убедился, что наци спелись с америкосами, – сказал Сашка. – Такие же демагоги. Представляю, как собака ела человеческое мясо.
– Что за собака? – спросил Игорь.
Сашка в двух словах рассказал ему об убитом подростке.
– Вот сволочи! – воскликнул Игорь и остановился, словно собираясь извергнуть из себя всю американскую «пепси-колу» или, по крайней мере, вернуться и учинить мордобой. Благо, что левая рука у него уже работала, как жернова.
– Идём… – сказал Костя, испугавшись, что горячий и непредсказуемый Игорь действительно вернётся в американский госпиталь, – идём!
Он тащил на плече сумку с ноутбуком и «сонькой». Под ногами чавкала грязь. Завета незаметно коснулась его руки. Его словно током ударило. Если это приступ нежности, то не ко времени, а если это напоминание о ночи в душевой, то Костя и так ничего не забыл и готов был повторить всё заново хоть сто десять тысяч раз.
– С другой стороны, если бы мы попали к наци, нас уже не было бы в живых, – поделился своими соображениями Игорь. – Мороженое у них отличное… настоящий пломбир, такой жирный, что губы до сих пор слипаются.
– Ага… – отозвался Костя, – ты ещё их пожалей. Бедненькие, ведь они за мировую демократию и мировую жандармерию.
– А я понял, почему Америка такая лицемерная, – сказал Сашка, для крепости добавив пару слов матом.
– Почему?..
– Потому что у неё не осталось других аргументов для продвижения своей демократии, кроме войны.
– Саша, ругаться матом нехорошо. Тебе мама не говорила об этом? – напомнила Завета.
– Да я знаю, – смутился Сашка. – Но не могу сдержаться. Язык так в узел и заворачивается.
Костя незаметно взял Завету за руку. Она сжала его пальца. Сердце у него радостно дернулось, словно в него вкатили изрядную порцию адреналина. Странно, что каждая женщина, которую я добиваюсь, так и не становится моей, подумал он. Я просто не успеваю добраться до этого момента. Даже Ирка с её шикарно-обалденными ногами. Она всегда где угодно, но только не со мной. Какой-то замкнутый круг. И с Заветой то же самое – я всё время буду смотреть на неё, как на чужую женщину. Наверное, я просто так сделан и по-другому не могу, думал он, испытывая очередной приступ отчаяния.
***
– Крым будет украинским или безлюдным! – уже полчаса подряд, не сбавляя накала, надрывалась Олеся Тищенко. – Мы не позволим русским оккупантам захватывать нашу территорию. Мы лучше отдадим её туркам или румынам, в худшем случае – татарам. Пусть у них будет своя республика! Да здравствует независимая Украина без русских, евреев и поляков. Поляки – за Сан, русские – в Москву, евреи – на крюк!
– Слушай! – изумился Сашка, – они уже поссорились с поляками!
– И суток не прошло, – согласился Игорь, – те ж, наверное, не сколько воевать начали, сколько начали хапать и требовать своё.
– Националисты не поняли, – догадался Костя. – Получается, что Украина выполняет все претензии соседей на Вилково, Килию и нефтеносный остров Майкан на Дунае для румын.
– А об евреях ты не удивился?
– Об евреях я не удивился, – признался Сашка. – Это как бы в порядке вещей заигрывания с националистами. Леся стала откровенной фашисткой. Интересно, почему просвещенный Запад помалкивает или забыл холокост? И зачем румынам отдавать Одессу?
– А поляки чем им не угодили?
– Хапнули Волынь, – смеясь, сказал Игорь. – Ох, жрать хочу!
– В смысле?
– Заберут Львов, и всё! Наверняка друг другу морды начистили. Ой, жрать хочу! Кстати, поляки во Львове на Лычаковском кладбище стали спешно возводить пантеон с надписью «героическим сынам польского народа, павшим за независимость Польши». Это одно из условий ввода польских войск. Я же говорю – сплошной украинский гамбит, Олеся отдает пешки, чтобы получить преимущество перед Ясуловичем, в данном случае поступиться меньшим – территорией и статусом, чтобы получить большее – власть!
– Какое же большее? – не понял Костя и даже замотал головой – уж очень мудрено мыслил Игорь, что вообще было на него не похоже.
– Чтобы получить в конечном итоге политическое и военное преимущество против нас – русских ну и России, конечно, тоже.
– А-а-а! – осенило Костю. – Прости, сразу не понял. То есть столкнуть весь белый свет с Россией!
Все помолчали, сраженные светлой мыслью Божко и цинизмом Олеси Тищенко.
– А ты не ошибаешься? – спросил Сашка лукаво.
Он уже готов был, как всегда, захихикать, но Игорь так уничижительно посмотрел на него, что Тулупов внезапно покраснел и сбросил пары.
– Хотелось бы ошибиться, да дальше некуда.
– Ну да… – раздумывая над парадоксальной мыслью, согласился Костя, – похоже на то. Значит, запад пошёл ва-банк.
– А куда ему ещё деваться, – вставил робкое слово Сашка.
– Лихо начала бабенка… – как-то устало произнёс Божко. В этот момент он сам на себя не был похож. – Слушай, я всё время воевал и везде проигрывал: Афган, Босния, Ирак. Надоело отступать.
Все снова помолчали. Елизавета, как показалось Косте, почти любовно посмотрела на Игоря. Костя отвернулся, чтобы лишний раз не ревновать. Нравились, видать, ей героические личности, пусть и с попорченной психикой. Зато Сашка Тулупов наконец понял, что у него нет ни единого шанса с такой красной мордой. Хотел ему Костя сказать, что надо было думать, прежде чем лезть в пекло, да не стал терзать душу партнера.
– Интересно, – снова подал голос он, чтобы отвлечь Завету от Божко. – Туркам – Крым, полякам – Галичина и Волынь. А что американцы потребуют?
– Всё остальное, – храбро заявила Завета, которая не села, как прежде, рядом с Игорем, а заняла место рядом с водителем. – А самое главное – «пояс верности».
– В смысле? – удивленно спросил Игорь с заднего сидения. – Какой ещё «пояс верности»?
Разумеется, он подумал совсем о другом понятии этого