– Тихо! Идёт кто-то, слышишь? – мы с Клуни прислушались: из-за угла забора, который тянулся вокруг соседнего склада, действительно вышел пожилой мужик с автоматом в новенькой форме «Вагнера», который, как мы поняли, тоже патрулировал на фишке. А мы уже знали, что за тем другим забором новобранцы из ростовской ИК недавно приехали получать технику и БК. До фишкаря было метров двадцать или больше. И тут в утренней тишине раздался старческий скрипучий голос:
– Стой! Кто идёт?
Мы с Клуни знали пароль и поэтому почти хором крикнули:
– Калуга! Калуга!
И услышали вместо отзыва на наш пароль передёргивание затвора. Посмотрев друг на друга, мы быстро упали на землю, потому что до боли в висках было понятно: его палец уже на курке, а наши ещё нет…
– Слышь, дед, отзыв скажи! – возмутился Клуни. А в ответ мы услышали то, что нарочно не придумаешь:
– Не помню я отзыв! Я его забыл…
Клуни стал тихо материться, а я крикнул:
– Отведи автомат в сторону! Даже не думай! Рация-то есть?
– Есть.
– Вызывай старшего! Только не вздумай палец о курок чесать.
Через две минуты прибежал старший. Мы снова назвали пароль:
– Калуга…
– Астрахань! – с удивлением отозвался старший. – …Париж, ты что ли?
– Да… – поднимаясь с земли, я отчётливо услышал голос Шутника. Шутник был одним из командиров отделения в том мясном накате, в котором я получил ранения и оказался в тыловом госпитале. Мы крепко обнялись.
– Ну и шуточки у тебя, Шутник, братишка! Кого ж ты на фишку поставил? Твой дед нас чуть не обнулил сейчас!
– Да, чё-то на передке народу стало не особенно хватать. Вот и берут теперь всех подряд. Дед сам хотел поехать, а ему, брат, не поверишь, шестьдесят два.
– Ну хорошо хоть не глухой. А ты как здесь?
– Да вот новеньких приехал набрать себе во взвод. Меня подучили немного, и отцы-командиры назначили взводным.
– А возьми меня к себе… Возьми нас к себе! Это Клуни, хороший пацан, на «Утёсе» работал, – оборачиваясь, показываю я на своего напарника, – Клуни, пойдёшь к Шутнику?
А Клуни уже стоял и курил вместе с дедом неподалёку и о чём-то переговаривался, пока мы с Шутником братались. Оказалось, что дед на воле был охотником и стрелял без промаха, но загремел в колонию за злостное браконьерство и ещё за что-то там. Он хотел взять себе позывной Охотник, но такой позывной уже был занят, и поэтому его позывным стал Лесной. Вот такой Лесной дед с автоматом и появился у нас на пути и чуть не изменил наш жизненный статус.
– Да не могу я вас, ребят, взять к себе. У меня всё уже по отделениям сформировано и приказ подписан. Но, блин, я могу сказать кому надо в штабе, что вы больные на всю голову и прям рвётесь на передок, – сказал Шутник вовсе не шутя.
А мы и правда за две недели несения караульной службы буквально закисли в тылу на зеленой зоне. Швы на наших ранах уже хорошо затянулись. Клуни маялся и не находил себе места, переживал, что пацаны, с которыми он взял столько укрепов, где-то там сейчас на позициях без него и его крупнокалиберного пулемёта «Утёс». Его так же, как и меня, засунули в охрану после госпиталя. Он был из другого ШО и вольный. Правда, на передок он попал немного раньше меня.
Человек так устроен, что никто не может знать свои способности заранее. Но если ты протянул на войне хотя бы месяц, то вероятность того, что выживешь, увеличивалась не в разы, а в десятки раз. Понятно, что выживали в основном именно ребята с характером, именно мужики с яйцами. Каждый, наверное, с самого детства верил в формулу: «Все умрут, а я останусь». Но ведь все «двухсотые» тоже верили, что останутся. И я заметил, что стал более жёстко относиться ко всему происходящему. Скрытый во мне вояка отрастил стальные яйца и звенел ими где надо и где не надо.
После госпиталя мне нужно было заново родиться. Причём родиться в той самой рубашке, которую нельзя снимать. Выдали форму летнюю, каску «колокол», броник с монолитной плитой 6Б45, тяжеленный, килограммов на двадцать, аптечку хорошую, спальник, рюкзак, нательное. Сам вымутил каску безухую с рельсами, почти новую. Напашник нашёл на складе пустой, забил кевларом пятнадцать листов, пришил к бронику. Как говорил наш медик с соответствующим позывным Злой: «Вы же все грязные наёмники. Должны сами себе снарягу добывать, а если не успеете добыть, так она вам уже и не будет нужна».
Ну да, Евгений Викторович, ещё в бытность свою Волшебником, вербуя потенциальных бойцов, обещал им, что всё добытое в бою будет считаться их законной добычей, трофеями, которые никто не имел права у них забирать.
Проблемы получились только с обувью, но у каптёра нашлась пара ловиков бэушных (тактические ботинки фирмы «Лова» с мембраной) моего размера и тёплые брюки. Эти ловики я потом выбросил и достал себе белорусские берцы – как ни странно, они оказались намного лучше. А ещё пацаны, которые на дембель уходили прямо из госпиталя, раздавали свои вещи новичкам. Мне вот отдали арктический спальник. Сильно помог, когда ночью подмораживать стало. С собой взял и джентельменский набор: нож, фонарик и зарядную банку. Да, и ЧАСЫ! Очень полезная вещь . На фишку вставать – часы. Телефоны надо сдавать, а даже если не сдашь, заряжать их проблема. У большинства часов нет, так что я без них никуда. Часы мне принесла санитарка, та самая, которая не хотела, чтобы я «стал мамой». Наверняка сняла с кого-то из умерших бойцов. Я не побрезговал. Это война.
Автомат получил АК-74 с простреленным внизу прикладом и слегка порванным ремнём. Я знаю, у других парней встречались со следами крови и с более критичными повреждениями. Штурмовику-стрелку в подавляющем большинстве выдавали старый добрый и надежный АК-74 или АК-74М, АК-12 встречался ещё редко. Ну что ж, и на том спасибо. Мой первый АК-74М был новый, с хранения 1993 года, муха не сидела. Невероятное ощущение новой пацанской игрушки, радовался как ребенок. А запах смазки… м-м-м, не передать словами. Вещь добротная. Жаль, что уже списали после моего ранения.
Не подумайте, что это какой-то фетишизм. Там существует совсем иная связь с вещами, с которыми работаешь. Ведь это, по сути, единственные твои вещи в данный период жизни. У тебя ничего нет, кроме них. Если что-то где-то оставил, то обязательно надо постараться вернуть. Эта привязанность всегда чувствовалась. Вещь, которая