А Фазик-то! Вот уж не ожидал! Ну, бывают трусы, конечно. А бывают такие, что просто как-то немного потерялись в самом начале. Оказалось, что это Ильич вместе с Фазиком дотащили меня на точку эвакуации под огнём укропов, и их самих чуть не накрыло артой. Но сначала наш «птицелов» своим ружьём из окопов пытался сбить одну «птичку», не получилось. А вторая пошла прямо на него – так вот её он приземлил. А потом, когда у него аккумуляторы разрядились, переквалифицировался из птицелова в штурмовика, и вместе с Ильичём полез вперёд. Зачем полез? Сказал: «Да мне одному страшно было в окопе оставаться…»
– В общем, когда ты дал команду навестись на танк, я ребятам крикнул, ну тем, кого видел, чтобы тоже поискали вокруг себя РПГшки или что-нибудь ещё. Нашли, слава Богу, и завалили мы этот танчик. А когда бой уже стал стихать и прошла команда отходить, я, млять, перебежками и ползком назад. И тут мне ещё что-то прилетело. Хлопок, по ушам дало, сижу на жопе, в глазах песок от взрыва, и слёзы текут, как в детстве. Сквозь слёзы вижу дырки свои. Понимаю, что вытекаю, не до страхов было. Просто обидно и больно. Слышу, что выть и орать начинаю. Пробовал перестать, но прям само как-то оралось.
Смотрю, а на мои крики двое пацанов из другой группы ползти начали. Кричу им: «Помогите, пацаны!», а они мне издалека: «Давай ползи сам…» А я думаю: «Как? Нога-то, вообще одна как чужая стала и рука тоже». Ну, докричался я до парней. Тут они мне жгут наложили над коленом. «Неправильно», – говорю, они тогда второй жгут под пахом наложили. На руку тоже кое-как завязали. Вижу, торопятся они. Промедол вкололи в правое плечо. Но чувствую, эффекта ноль. То ли плохо хранили, то ли срок годности вышел. Спасибо, хоть кровеостанавливающее у них в аптечке нормальное было. Переглянулись они между собой и спрашивают: «Сам доползёшь? Тут до ваших близко совсем… А нас командир к себе срочно зовёт». Вижу, что они оба на нервяке, и говорю: «Ладно, пацаны, попробую!» А сам думаю, странные они. Мне потом стало казаться, что это вообще укропы были, наверное, переодетые…
Я и сам толком не помнил, как добрался, мля, до своих тогда. Был тоже на таком нервяке, что, когда приняли, удивились, что сам дополз, задали дурацкий вопрос: «Как там?» Хотел просто послать, но вместо этого сказал: «Да, пиз…ец!» И даже ещё уточнил: «Оху…ть!» А после, когда уже немного оклемался, млять, смотрю: Ильич с Фазиком вообще чуть ли не полевой лазарет у нас на позиции развернули вместе с эвакуаторщиками. Перевязывали, жгутовали, кололи, тяжёлых в блиндаж затаскивали, лёгких на фишку ставили до прибытия санкарандашей (санитаров первой линии). Фазику вообще понравилось таскать раненых. Бегал туда-сюда. Притащил зачем-то раненого хохла к нам. Сказал: «А он сам попросился…» Раненых вообще много было. Наших только человек восемь. То есть почти все, кто не «двести». А «задвухсотились» у нас тогда трое, кроме Шиллера, это ещё Гвоздь и Чупа.
Я тогда подумал: «На двоих у них было почти тридцать пять лет срока. Досрочно мужики отмучались. Царствие им небесное и земля мягкая…»
А ещё к нам в госпиталь приезжал взводный. Он рассказал, что поставленную задачу, в принципе, мы вместе выполнили, отвлекли на себя большие силы противника, дав другим подразделениям продвинуться. Но по итогу того наката потеряли больше полсотни бойцов. Человека, руководившего этой операцией, сняли с должности. Понятно было, что получился откровенно «мясной» штурм.
– Ну а вас троих, тебя, Мазая и Ильича за тот бой к ордену Мужества уже представили, Фазика – к медали «За отвагу». И того раненого хохла ему как пленного зачтут. Ну, за ваши ранения потом посчитают. А Мазаю ещё и за подбитый танк денег навалят наверное… Тебя после госпиталя «на оттяжку» в роту охраны отправим.
– Но я…
– Всё, Париж, решение уже принято! Ты почти три месяца воюешь. Взвод всё равно расформировывают и будут разбрасывать…
– А Мазай?
– А Мазай сам попросился в инструктора… Сказал, что нога не позволит уже бегать, как раньше. И вообще азарт окучивать нулёвку у него, я так понял, после ранения немного поубавился.
– А других наших пацанов куда?
– Кого куда. Подлечили и тасуют с новичками. Твоего Сизого, я слышал, к себе забрал замом Партизан. А вообще весь наш ШО перебрасывают под Бахмут. Там сейчас жарко будет…Через два дня приедет наша капля и заберёт тебя, готовься.
Я почему-то знал, что у меня будет ещё много боёв. Уже тогда шла знаменитая «Бахмутская мясорубка», куда противник станет кидать всё новые и новые силы. И биться они будут как упёртые. Но я тоже кремень. Меня не сломать, даже если убьют. Почему? А вот, сам не знаю!
Я не был пионером из-за слишком юного возраста и развал Союза застал под столом. Ребёнок лихих девяностых. Отец нас оставил чуть позже, чем я начал ходить под стол. Меня поставила на ноги мать, надрываясь на сверхурочных работах. Когда вырос, то отца толком не искал. Говорили, что он сгинул в другом городе, задолжав большую сумму денег бандитам. Мать долго болела и умерла, оставив мне двушку не очень далеко от центра Москвы. А в армию я ушёл с третьего курса университета дружбы народов. Плохо учился, потому что сразу занялся бизнесом. Но и там не очень у меня получалось поначалу. Вернувшись на гражданку из Псковской дивизии, я уже знал, что буду делать. Поэтому новый бизнес построил с нуля сам. Много чего было потом, но я хотел жить правильно и не слишком обманывать налоговую. Ну, так, чтобы не было стыдно приходить на могилу матери.
Моё лечение подходило к концу. В госпитале было много пацанов с минно-взрывными травмами. На другом этаже находились палаты, в которых на пять коек могло приходиться всего шесть ног. А я уже самостоятельно мог выходить из палаты и идти на процедуры. Некоторые из них были довольно мучительными. Особенно те, во время которых нужно было вводить металлический зонд непосредственно в раневой канал и потом обрабатывать входное отверстие хлоргексидином. В это время аж искры из глаз. И после этого запихивали в рану марлевый тампон, пропитанный бетадином или левомеколем. Когда мне делали эти процедуры, стыдно сказать, но я позволял себе ныть и шипеть, вбирая сквозь зубы густой