Москва-Париж - Александр Жарких. Страница 18

перестал созерцать поразившую меня картину боя и схватился за торчавший из земли изуродованный обрубок ствола какой-то сосны-подростка, невольно подметив для себя, что кора у сосен похожа на запёкшуюся кровь…

Рация уже разрывалась от цифр азимутов и цифр потерь, как вдруг я услышал:

– Купол Гуманисту: к вам один «носатый», семьдесят второй в гости просится… Наверное, тот самый! У них капонир в посадке был. Встречай…

– Купол: принял!.. Птурщики, е?

– Гуманист: наводятся.

– Купол: принял.

– Шифер Куполу: носатого видишь?

– Купол Шиферу: нет.

– Париж Куполу: а ты видишь?

– Купол Парижу: вижу, в низинке прячется… Нет, уже не прячется! Наглый, прёт прямо на нас…

– Работай по нему!

– Париж Куполу: принял.

Потом я увидел, что этот танк пытались ПТУРить два раза, когда он шёл вдоль дальней лесопосадки. В трофейный тепляк наблюдал, как вышла одна ракета и… наши её потеряли, потом вышла вторая ракета и её тоже потеряли. И всё! Понятно было, что ПТУРщики его больше не видят. Они могли работать только прямой наводкой. А я видел…

Я всегда знал, что если ты видишь танк, значит он тебя тоже видит. И почти в ста процентах случаев это значит, что ты скоро можешь стать «двести» с вялыми надеждами на «триста». На той местности было много всяких буераков, но было видно, что танк как-то слишком уверенно и быстро продвигается, оставаясь почти незамеченным. Наконец до меня дошло, что рисковый украинский экипаж вёл свою машину в нашу сторону по извилистой ложбинке, которая была, скорее всего, пересохшим руслом ручья. И это русло проходило как раз между нашими и украинскими позициями примерно посередине.

Хотя я видел не сам танк, а только его башню с пулемётом, которая временами тоже скрывалась за поворотами «берегов» сухого ручья, мне вдруг стал понятен хитрый план командира танка: пока почти все наши штурмовики ушли вперёд и сосредоточились на взятии вражеских укрепов, танк попробует пробраться по ложбинке в центр наших позиций и ударит с тыла, пытаясь навести панику в рядах наступавших. Они продумали всё заранее и наверняка были на связи с коптером, который завис где-то в высоте и точно имел хороший тепловизор. Они знали и видели почти всё.

Ну, где вот моя растерянность? Страх? Нет, это уже не про меня… При всём при этом, адреналин просто капал из ушей. Во время боя может возникнуть азарт, когда ты внутренне ощущаешь точку невозврата. А что нервничать, когда ты знаешь, что должен делать? Ты уже всë для себя ПОНЯЛ.

Я искал глазами своих ребят. Они все уже давно перемахнули через сухую канавку и бились впереди, используя для прикрытия воронки от взрывов или двухсотых. Наш накат продолжался. По рации я попытался связаться с Мазаем. Но он не отвечал. «Мазай, Мазай, ответь!..» – молил я свой передатчик.

Посматривая иногда в его сторону, я видел, как он, высунувшись немного из своей большой воронки, хватал трубу РПГ, втыкал «морковку», прицеливался и делал выстрел. Но теперь его не было видно. Неужели двести?.. Эх, Мазай!

– Мазай, Мазай!..

Неожиданно он ответил:

– Ебб-ббаану-ллло по м-мне, – заикаясь, матерился Мазай. – Я-я тр-р-риста.

– Работать можешь? – спросил я, уже почти теряя надежду осуществить свой план.

– М-могу… У меня п-последняя «морковка»!

– Посмотри вправо и назад!.. Меня видишь?

– В-в-вижу, к-командир.

– Носатого видишь?

– Ух, ё! В-вижу!

– Вот! Он меня тоже видит, а тебя, скорее всего нет…

– П-понял тебя, к-командир.

Танк уже был совсем близко и мог запросто срубить меня из пулемёта, но не стал этого делать. Почему? Ну, да, конечно, он же выехал на «охоту». Этим живодёрам было гораздо приятнее раздавить меня живьём. Тем более, что к тому моменту я уже был ранен в ногу. И ещё успело залететь мне что-то и под броник – вся левая бочина была в липкой крови. Поэтому и остался я в той самой неглубокой ложбинке, успев уколоться кровеостанавливающим, но не стал обезболивать себя промедолом. Я знал, что промедол на самом деле не обезболивает, после укола ты перестаёшь думать о боли и начинаешь витать где-то в облаках. А мне нужно было совсем другое: надо постараться удержать ясный ум. Поэтому мне и удалось увидеть танк, которого другие не видели.

– Мазай, братишка, этих «пидоров» будем ловить на живца! Я сейчас побегу, отвлекая. А ты затаись и, как только он проедет мимо тебя, стреляй под башню или в двигатель ему. И… не промахнись, Мазай!

– Не проммм-ахнусь, коммм-андир…

Выстрел из танка невозможно перепутать ни с одним другим выстрелом. Особенно если танк близко и бьет по вашей позиции прямой наводкой. Даже нестреляющий танк – это огромное военное животное, хищное и беспощадное. Танк – это современный тираннозавр, универсальная машина для уничтожения и убийства, скрежещущая железными зубами траков, ищущая свои жертвы стальной головой башни, готовая поразить жалом ствола сквозь расстояния и преграды. Танк – это любимая игрушка смерти на войне. Находясь рядом с ним, можно до конца прочувствовать собственную телесную уязвимость.

Танк одним своим видом может подавить волю к сопротивлению. Да, арта это тоже страшно. Но когда по тебе работают артой или минометами, страх совсем другой, замешанный на смутной надежде, что какая-то опасная херня прилетит не к тебе, и ваша личная встреча будет очередной раз отложена. Где-то там происходит выход, и ты ждешь, когда будет прилет. Ты не видишь ни миномета, ни орудия, ни их расчётов. Они бьют навесом, как мортира. Почти всегда есть время между первым пристрелочным выстрелом и подводкой, можно поменять позицию или успеть зарыться в нору. С танком такого не получится. Танк не прощает.

Для всех, кто не фанатеет от дешевого адреналина, было бы совершенно очевидно, что от моей затеи с танком пахнет откровенной хернёй. Но нет! Я смог подняться и побежал. Ну, как побежал… Из раненой ноги болевые ощущения передавались с каждым прыжком прямо в мозг подобно огромному забиваемому туда гвоздю. Мои неуклюжие прыжки вперёд, наверное, вызывали дикий смех внутри преследовавшего меня танка. Я спиной уже чувствовал, что танк совсем рядом. Мерзкий лязг гусениц и горячая вонь перегара солярки уже били меня по ушам и ноздрям, а стволом танковой пушки мне, наверное, могли запросто дать по дурной башке. Ну, всё, всё, я уже больше не могу!.. Ещё немного – и я сдамся, приготовившись быть намотанным на гусеницу танка. Но нет! Танк, видимо, издеваясь, притормозил, поехал медленнее, решив дать мне время ещё немного помучиться, чтобы я мог умереть уставшим…

Я упал, почти теряя сознание, и тут услышал хлопок выстрела из РПГ. Почти