Когда мы, наконец, втроём дружно залились в траншею нашего окопа, то сразу полезли в большой блиндаж. Парняги встретили нас горячим чаем с печеньем как родных. Наконец-то истерика украинской арты закончилась. Гуманист, отхлебнув немного из замусоленной кружки, ругнулся в никуда, что задачу ему на завтра поставили нечётко и систему огня непонятно как нужно организовывать без разведки, а потом быстро ушёл по своим делам ставить задачи и проверять перед боем готовность в других местах. А нам он приказал отпаивать и приводить в чувства ценного бойца, то есть Фазика, чтобы к утру он был «как огурчик».
Заниматься ускоренным выращиванием ценного «огурчика» у нас по собственной инициативе вызвался Ильич. Сначала никому не было понятно, зачем он это сделал, но, увидев, что Ильич хочет со всей серьёзностью подойти к выполнению этой задачи, мы с Мазаем решили довериться своей командирской чуйке и отошли в другой наш блиндаж подумать, как же нам лучше воевать завтра. К тому времени Гвоздь с Сизым стали у меня неплохими пулемётчиками. Обоих уже успело легко ранить ещё при Торжке, а недавно их вернули в строй. Справа от меня на соседней точке должен будет работать «сапог» (СПГ 9).
Арта с миномётами и АГСами была на позициях за нами немного левее. Ну а мы пойдём с двумя пулемётами на флангах. В центре с РПГ полезет сам Мазай. Оставалось только решить, где будет находиться «человек с ружьём», то есть Фазик. Приказ командиров-начальников, а именно «Птицелова взять с собой на Змеевик», требовалось как-то выполнять! И пока он будет высматривать в небе агрессивно летающих «птичек», нужно, чтобы кто-то смотрел, как бы ему самому что-нибудь такое не прилетело. Решили Ильича с ним и оставить.
Ильич был самым старым в нашем отделении, почти дедом, гнутым тюремным мужиком с легендарным прошлым и красным сморщенным лицом, которое бывает только у младенцев сразу после рождения или у таких сидельцев через много лет после рождения. Он отсидел в общей сложности девятнадцать лет, и его красное лицо было как красный диплом о высшем тюремном образовании. Пересидок был в общем «заслуженный», мог бы, наверное, получить и звание «народного», если б захотел. Такое прошлое позволяло ему находить к каждому свой особый подход в любой ситуации.
Иногда он мог философски рассуждать о жизни, пользуясь научными терминами, а мог и просто накричать на кого-то, используя отборные матерные словосочетания, которые веселили своими оборотами и неожиданными вставками, достойными честных собирателей фольклора. Однажды на зоне я чем-то так расстроил его, что он стал предлагать мне и всем окружавшим совокупиться во все мыслимые и немыслимые места со всеми животными реального и фантастического мира. И профессиональным психологам было чему поучиться у него. Непростой был человек. К нему самому подход смог найти только наш первый командир Сглаз. А потом окажется, что у Ильича даже были личные счёты с украинскими вояками, и воевал он вполне достойно.
Проверив фишкарей, мы с Мазаем стали искать себе нагретое укромное местечко, чтобы хоть как-то попытаться вздремнуть по очереди перед завтрашним накатом. Было понятно, что толкаться на укропов придётся с большой кровью, и не все из нас смогут вернуться из боя живыми. Проходя обратно вдоль траншеи, мы услышали, как Ильич ласково уговаривал Фазика:
– Ты, ну это, братан, может, не пойдëшь?.. Там по утру у нас накат будет, страшно там будет, убивать будут… может, не надо это тебе?
– К-к-как прикажут, к-как прикажут, – отвечал уже оклемавшийся на всю свою противодроновую голову Фазик, проверяя заряд аккумуляторов в своём мудрёном ружье. «А огурчик-то уже начал созревать», – отметили про себя мы с Мазаем. Потом окажется, что они и уснут рядом – Фазик и Ильич, словно отец и сын. Спящие, они были похожи друг на друга – были одинакового роста и одинаковой неспортивной комплекции.
– Ильич, вставай, за…бал спать – будили его наутро чуть ли не всем окопом. – Храпишь, мля, будто хохлов артой напугать хочешь.
– Нах…я мне вставать? – спросил сонный и недовольный Ильич, еле открывая слипшиеся глаза.
– Парняги, а сколько времени?
– Без скольких-то там шесть. Давай вставай и пацана своего буди. Скоро работать начнём.
Ильич разбудил «своего пацана» и быстро собрался как положено: броня, каска, разгрузка, автомат, БК, проверил наличие сигарет и… И увидел, что у Фазика в разгрузках всего четыре магазина и совсем нет гранат. Сразу понял, почему: он же тыловой, а им больше четырёх магазинов, говорят, не дают, и гранатами их тоже не балуют. А тут перед боем!.. Как же это я раньше не увидел… Вот старая башка с дыркой!..
– Д-д-да, ладно тебе, дед Ильич! Они мне только мешать будут… Р-р-ружьё наводить мешать будут…
Все понимали: сегодня будет работа. Нет, не так, будет РАБОТА. И это означало только одно: кому-то обязательно не повезет… Сказочно везло нам только тогда, когда мы работали со Сглазом. Вот и получалось, что без него нас кто-то сглазил. Я ходил по окопам, всматриваясь в своих пацанов, и понимал, что каждый из них надеется стать избранным, тем, кто выживет и вернётся назад живым и здоровым. И ведь у каждого когда-то было детство, в котором они весело играли в войнушку…И войнушка была добрая для всех, даже для тех, кого убили.
8. РЕШИТЕЛЬНОСТЬ
В то утро меня неожиданно стал беспокоить ещё один из двух наших новых А-шников с позывным Шиллер. С ним стало явно твориться что-то неладное. Ведь он уже пару раз ходил с нами в накат и не паниковал при миномётных обстрелах. Я даже начал думать, что со временем он смог бы замещать меня или Мазая. В целом адекватный был пацан. А тут такое… Хорошо, что ребята меня позвали, сказали, что после своей вахты на фишке он просидел так всю ночь.
Шиллер забился в то место блиндажа, где была небольшая выемка в земляной стене («лисья нора», как у нас говорили), и сидел там неподвижно, глядя в одну точку. Но главное – это лицо. Он был бледный, как парни с большой потерей крови при тяжёлых ранениях. Мне показалось или его била мелкая дрожь?
Нам он рассказывал, что работал когда-то в модном баре Воронежа баристой. Говорил, что на гражданке он вообще-то был алкаш, а здесь, на войне, просто обманывал свою печень, спасал, так сказать, от цирроза. Кампанейский парень, приглашал после войны приехать к нему в Воронеж. И мы все обещали, что с радостью приедем к нему и тогда