Первые два десятилетия до образования СССР в 1936 г. – это сложные для понимания годы по причине сумбурности радикальных перемен, чрезвычайно высокой роли политических и идеологических начал и доминирования идеологических проектов коллективной человеческой деятельности, которые были предписаны кучкой узурпаторов-правителей. Такого «котлована» насилия и страданий, идей и страстей, убеждений и лозунгов, творческих порывов и жертвенного служения отечественная история, пожалуй, до этого не знала. Оставим в стороне проблемы экономики, социальной и военной политики и посмотрим, как обстояла ситуация с так называемым национальным вопросом. Тем более что по этой теме изданы серьезные исследования российских и зарубежных историков, а также документальные публикации. Среди последних отмечу вышедшие в серии «Документы советской истории» в двух книгах партийные документы по вопросам национальной политики[171], а также целую библиотеку книг по истории сталинизма, опубликованных издательством «РОССПЭН», и другие монографии[172].
Территориализация этничности
Приход к власти поставил большевиков перед необходимостью реализовать обещания по устранению дискриминации и неравноправия, развитию культуры и образования для «ранее отсталых» и «ранее угнетаемых» наций и народностей. Не менее актуальными задачами были сохранение целостности страны, ее управляемости, обеспечение жизнедеятельности населения, правопорядка и безопасности граждан. Этнический состав населения был крайне сложным. Согласно Всероссийской переписи населения 1897 г. в стране насчитывалось более сотни этнических групп. При этом само понятие «народы» или «национальности» как категория учета населения в Российской империи отсутствовало. Жителей страны во время переписи спрашивали о родном языке и о религиозной принадлежности. Именно по ним уже позднейшие интерпретаторы определяли этнический состав, т. е. перечень и численность народов. Эта методика изначально имела изъяны. Один из них заключается в том, что перешедшие на русский язык представители нерусских национальностей могли оказаться зачисленными в категорию русских (великороссов). Так, например, случилось с частью московских татар – старожильческим населением города, которое в большинстве своем перешло на русский язык. Русскоязычными по факту знания и пользования были многочисленные представители восточнославянских (украинцы и белорусы) и финно-угорских народов.
В начале ХХ в. россияне разной этнической принадлежности, особенно деловые и служилые люди, интеллигенция, имели общероссийские интересы, были связаны общностью исторических судеб в рамках Российской империи и имели общее российское самосознание. К этому времени уже масштабным явлением была языковая русификация, когда русский язык был в том самом статусе, о котором когда-то мечтал Н. А. Некрасов: в почти неграмотной стране народ в большинстве своем мог говорить по-русски, хотя собственно великороссы составляли около половины населения страны. В то же самое время россияне принадлежали к разным религиозным, языковым и регионально-территориальным сообществам (точнее – культурам и традициям). Далеко неодинаков был уровень общественного развития, степень модернизации (например, у европеизированных горожан, полукочевников калмыцких и казахских степей, горцев Кавказа и кочевых сообществ сибирских аборигенов), а также принадлежность населения к большим религиозным системам (христианско-православной, мусульманской, буддийской).
По всем этим параметрам страна представляла собой мозаику культур и религиозных традиций. Дореволюционная Россия была одной из самых полиэтничных стран того времени, но этничность не была институализирована, т. е. она не признавалась как основа для определения группового статуса, а само государство не было организовано по этнотерриториальному принципу. Страна была национализирующейся империей при всей обширности ее территории и этноконфессиональном многообразии населения. Этничность была на заднем плане, и жители страны до 1920-х годов даже и не знали, что означает само слово «национальность».
Что касается личностной и групповой самоидентификации (кем себя считали и как себя называли жители страны), то в этой сфере существовал конгломерат подвижных названий и самоназваний, включавший религиозные, языковые, этнические, регионально-местнические и даже династические отсылки. Конечно, не все из арсенала этнических категорий и понятий было сконструировано в советское время. Местные самоназвания, в том числе и названия аборигенных групп населения, еще в дореволюционной России могли служить основой не только для топонимики, но и для названий российских регионов и губерний. Многие ныне известные нам этнические категории представляются давними и неизменными, но на самом деле это не так. Например, в дореволюционные времена к грузинам не относили мингрелов и сванов, а в основном картлийцев (собственно грузин, если так можно выразиться). Татарами в России называли всех представителей тюркских народов, включая азербайджанцев и ногайцев. Казахов называли киргизами, а киргизов – кара-киргизами (черными киргизами). Были туркменские племена, включая самое многочисленное – йомудов, но не существовало общего понятия туркмены как народа. То же относится к узбекам и таджикам, как их стали называть в итоге «социалистического национально-государственного строительства», а тем более – как их понимают сейчас в новых национальных государствах. Зато были туркестанцы, сарты, ташкентцы, ферганцы и многие другие. Сартами часто называли любое оседлое население Средней Азии.
Жители Средней Азии и русское население центральной России начала ХХ века (Фотоархив ИЭА РАН)
Грандиозная задача выявить и классифицировать «племенной состав населения» была поставлена властью еще до большевистского переворота. С инициативой осмыслить и представить этнический фактор в политико-государственном измерении выступила Российская академия наук. Для этой цели была создана Комиссия по изучению племенного состава населения (КИПС) с решающей в ней ролью этнографов и географов[173]. В 1916–1917 гг. научная общественность была обеспокоена организацией немцами этнографических исследований западных территорий (прежде называвшихся «Западно-Русским краем»): Литвы, Галиции, Буковины, Бессарабии, Польши. По этому поводу было обращение Академии наук в государственные органы с предложением начать изучение этнического состава приграничных частей Европейской и Азиатской России.
На Общем собрании Академии наук 14 февраля 1917 г. была учреждена Комиссия по изучению племенного состава пограничных областей России. В комиссию под председательством С. Ф. Ольденбурга вошли академики А. А. Шахматов, М. А. Дьяконов, Н. Я. Марр, В. В. Бартольд, В. Н. Перетц и Е. Ф. Карский. Непременный секретарь Академии С. Ф. Ольденбург обратился к министру иностранных дел с запиской, в которой писал: «…вопрос о необходимости выяснить с возможной точностью племенной состав областей, прилегающих к обеим сторонам границы России… имеет в настоящее время исключительное значение, так как мировая война ведется в значительной мере в связи с национальным вопросом. Выяснение основательности