Что представляется важным в идеях и в политике российского правительства и самого Столыпина, так это четкое представление, что у России и ее народа есть национальные интересы и задачи. В своей речи в III Государственной думе 5 мая 1908 г. он сказал знаменитые слова: «Да, господа, народы забывают иногда о своих национальных задачах; но такие народы гибнут, они превращаются в назем, в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы».
Мы не затрагиваем политику Столыпина в аграрном вопросе и жестокие меры, которые он обратил против разного рода «бунтовщиков» и революционеров. Для нас важно, что именно в этот период сложилась политика опоры российского самодержавия на русский национализм центристского и правого толка, чтобы поставить под контроль периферийные национализмы с позиции силы. Уже после гибели Столыпина IV Государственная дума, действовавшая с 1912 г. до февраля 1917 г., стала в политическом плане верноподданнической, а ее состав почти моноэтничным. Открывая работу этой Думы, глава правительства В. Н. Коковцов объявил государственными принципами «единство и нераздельность империи, первенство в ней русской народности и веры православной» и что «под сенью русского двуглавого орла достаточно простора для спокойной жизни всех народностей». Как оказалось, это спокойствие продлилось всего пять лет и было похоронено событиями, которые вошли в историю как Великая российская революция 1917 года.
Но прежде чем перейти к анализу следующей эпохи российской истории, зададим вопрос: можно ли было сохранить империю или трансформировать ее без радикальной революции? И как оценивать с позиции сегодняшнего дня опыт нескольких веков существования многонациональной империи? Сегодняшние исследователи находят много общего в историческом опыте Британской и Российской империй. Но еще раньше барон Б. Э. Нольде отмечал, что причиной длительной стабильности России было умение использовать различные формы управления частями империи, отсутствие шаблона и готовность идти на соглашения, компромиссы и реформы. Первичные этапы колонизации, в том числе военные завоевания, со временем почти всегда сопровождались политикой встраивания периферии империи в общее российской социальное пространство. Поэтому «если периферия была полностью интегрирована в метрополию, как произошло с различными средневековыми русскими княжествами в ходе их вхождения в Московию, и к ней применялась такая же политика, как и к провинциям метрополии, подобные отношения нельзя назвать имперскими». Как мы уже писали, характер Российской империи был ближе к национальному государству, которое «предполагает одинаковое обращение со всеми составляющими нации», чем к классическим империям. Уже в XVII в. общие правовые нормы распространялись на все территории и этнические группы огромного государства: «Колониальные подданные, после того как они вошли в империю, становились во многих отношениях полноправными членами сообщества, со всеми обременениями и ограничениями, правами и средствами защиты, которые из этого следовали… Права колонизованных, в той мере, в которой он у них были, не слишком отличались от прав большей части колонизаторов». Совсем не случайно многие исследователи не могут определить, где же в Российской империи была расположена метрополия, ибо колониальный характер российского государства больше затрагивал экономическую сферу, а не людей.
И. В. Кучумов в своей вводной статье к русскому изданию книги Б. Э. Нольде так резюмировал вклад этого труда в понимание сути империи: «Автор „Истории формирования Российской империи“ показал, что статус инородческих окраин в составе России по большинству параметров не отличался от статуса центральных территорий, населенных великороссами, а установленные налоговые повинности не имели каких-либо различий по признакам этнической принадлежности. Наоборот, налоговые льготы инонациональным сообществам, которым могло позавидовать русское население Центрального региона, являлись важной мерой сохранения территориальной целостности России». Со временем российские власти выработали достаточно толерантную политику в религиозной и культурной сферах. Крепостное право фактически не распространялось на нерусское население. А само вхождение в состав России вывело большинство обществ из многовековой изоляции, оградило от междоусобных войн и внешних врагов, дало импульс модернизации их экономики и социальных порядков. Более того, именно в составе Российской империи появляется образованная этноэлита, в среде которой рождаются идеи нациестроительства, что способствовало разным формам самоопределения уже после краха империи.
Глава 9
Конец империи и национальный вопрос
Время падения самодержавия в феврале 1917 г. и деятельность Временного правительства в области так называемого национального вопроса были важной страницей отечественной истории[145]. 20 марта 1917 г. Временное правительство приняло постановление, которым отменялись ограничения по принципу вероисповедания и этнической принадлежности на права проживания и передвижения, владения собственностью на движимое и недвижимое имущество, занятия торговлей и промышленностью, поступление в учебные заведения. Употребление нерусских языков было разрешено в делопроизводстве частных учреждений и в частных школах. Окончательное решение вопросов, затрагивающих интересы многоэтничного населения России, откладывалось до Учредительного собрания. Последняя Государственная Дума (точнее – ее Временный комитет) и ведущие политические партии были вовлечены в обсуждение будущего Российского государства после конца монархического правления, и национальный вопрос был далеко не на последнем месте. Какой должно быть устройство новой России? – вопрос волновал также ведущих российских ученых-специалистов в области государственного устройства и права. Так, например, в июле 1917 г. на IX съезде Партии народной свободы (т. н. кадеты) известный юрист барон Б. Э. Нольде сделал доклад «Национальный вопрос в России». Вот как он формулировал основную проблему: «Политический опыт разноплеменных западных государств и наш собственный, если не столь богатый, но для нас особенно поучительный, свидетельствует, что национальная проблема может быть разрешаема в двух формах: более простой и менее совершенной форме – территориальной и менее простой, но более совершенной – личной (персональной). Государство может поступить прежде всего следующим образом. Во имя интересов отдельной национальности оно может отмежевать ей известную часть своей территории, и на этой территории признать за этой национальностью некоторую гегемонию, некоторые преимущественные права, пределы коих могут быть различными. Продолжая оставаться в рамках общего государства, территория приобретает в то же время самобытную национальную окраску. Таково территориальное решение вопроса. Не отвергая возможности руководствоваться принципом национального большинства при определении границ русских губерний, не отрицая, что, согласные с решениями нашей партии по вопросу об автономии, соединения автономных высших союзов России, могут слагаться также под влиянием национального признака, – партия уже признала принцип украинской автономии, – я все же не могу считать раздел России по национальностям единственно правильным и единственно возможным решением русского национального вопроса (выделено мною – В.Т.)»[146].
По его мнению, под этим нет достаточной исторической основы, ибо многие «русские национальности» (термин «русские» Нольде использует в понимании как российские) не знали «самобытного политического существования» в прошлом, и российские губернии образовывались как административно-территориальные