– Я этих налетов до смерти боюсь, – сказала мать. – Как завоет, я прямо ненормальная делаюсь.
– А я чего не выношу, это очередей, – сказала тетя Дуся. – До того они мне противны, я лучше есть не буду, чем в очереди стоять. Но я устроилась, я свои карточки Клаве отдала, ее девчонка, Манька, свой паек будет брать и на меня получит.
Тетя Дуся ушла. Мать села за машину и сшила из коричневой материи два рюкзака с лямками. Один большой – для себя, другой очень маленький – для Люськи. Люське тоже с этого дня полагалась своя доля тяжести.
У Вали был старый рюкзак, с которым она ездила в лагерь.
Мать гордилась – как аккуратно сшила и прочно.
– А для другого багажа руки свободны останутся, – рассуждала она. Удобная вещь рюкзак.
– Удобная вещь рюкзак, – повторила Валя, разговаривая с подружками.
Ей не подумалось, как от него будет болеть шея, от этого мешка. В лагерь и из лагеря рюкзаки ехали на грузовике, а пионеры шли вольно, без ноши, и срывали ромашки, растущие у дороги.
4
Тяжесть почувствовалась, едва сделали несколько шагов. Но Валя не сказала.
Не сказала и мать, хотя она самое тяжелое взвалила на себя – в одной руке корзина, в другой кошелка и бидон, горой рюкзак на спине, – и шла согнувшись, с оттянутыми вниз руками.
Одна Люська бежала и припрыгивала, веселенькая, у нее в рюкзаке были носки да платочки, да мыльница, да гребешок, да полотенце – утираться в дороге, да кружка – пить в дороге, а больше ничего.
Дворничиха стояла у ворот. Они попрощались:
– До свиданья, тетя Оля.
– Счастливо. Давай бог. Вернуться вам поскорей.
Было рано. Нежаркое солнце светило на одну сторону улицы. На асфальте были лужи от поливки.
Люська шла в новом платье с оборочкой. Валя – в новом платье с пояском и бантиком. Накануне мать сводила их в парикмахерскую. Им нравилось, что они отправляются в путешествие такие нарядные.
Перед тем как уйти, мать и Валя убрали комнату. Смахнули со стола крошки, посуду помыли и спрятали в шкафчик. Оттоманку покрыли газетами, чтоб не пылилась. Абажур еще накануне был укутан в старую простыню. Укутывая его, мать заплакала: ей вспомнилось, как она покупала этот абажур, как радовалась, что он такой веселый, красно-желтый, как апельсин, и думала – вот еще скатерть купить новую, и совсем хорошо станет в комнате, – а вместо того, смотри ты, что стряслось над людьми.
5
И вот они сидят у Московского вокзала.
У Московского вокзала, вдоль по Лиговке, до самой площади сидят на мешках и чемоданах женщины и дети. Ждут отправки.
Где-то близко голосом надежды кричат паровозы.
Тетя Дуся собрала вместе всех своих, пересчитала и сердится:
– Барахольщицы, вам сказано было – шестнадцать кило и чемоданов не брать, а вы натаскали?!
– Сама говорила, – кричат женщины, – польта брать и валенки, а теперь куда деть, на Лиговке кинуть?!
– И так сколько дома бросили, – кричат другие, – не знаем – пропадет или цело будет!
– На всех про всех три вагона, – сердится тетя Дуся, – багаж запихаете, а сами останетесь, что ли?
– Небось впихнемся и сами! – кричат в ответ. – Ты вагоны давай получай скорей!
Все жарче печет солнце.
Ожидающие выпивают всю газированную воду и съедают все мороженое, что продается на площади и ближних улицах. Очереди у водопроводных кранов стоят по дворам Лиговки, Старо-Невского и улицы Восстания. Валя стоит с чайником и бидоном, Люська с кружкой.
Набрав воды и напившись, они мочат носовые платки с завязанными на углах узелками и натягивают на голову. Получаются такие приятные прохладные шапочки. Только они сразу высыхают.
Мать сидит на корзине. Возле ее рук и колен – их имущество. Рядом сидит на своем чемодане толстая бабушка с большим желтым лицом и очень черными глазами. Она одета в синее горошком платье, белый шелковый шарф на плечах. Обмахиваясь сложенной газетой, она разговаривает с матерью.
– У вас красивые девочки.
Мать, конечно, рада.
– В отца пошли, – говорит она. – Он тоже такой блондин, тонкая кость.
– Прекрасные девочки, – хвалит бабушка и дает Люське и Вале по шоколадной конфете.
– И ты скажи спасибо, – учит Люську мать. – Видишь, Валя сказала спасибо. Всегда надо говорить спасибо. Угостите бабушку водичкой. Пейте, бабушка.
В очереди много девочек Валиного возраста. Валя с ними познакомилась. Стайкой бродят они вдоль высоких домов, на них смотрят тысячи окон, перекрещенных косыми крестами из белых бумажных полосок.
Заходят девочки в большой магазин и разглядывают: что там есть.
Там есть разные шляпы, и материи, и меха, и мебель, что хочешь. Только забиты фанерой витрины и горит электричество.
Только зачем нам эта мебель? Мы и свою-то бросили, не знаем, пропадет или цела будет.
Хорошие материи, да нам бы их все равно девать некуда. И так мешки набиты доверху.
А вон ту шляпу я бы взяла, если б мне купили. Ту красоту из прозрачной соломы с цветами я бы взяла. Я бы ее на голову надела. Какие цветы. Как живые.
Гуськом выходят девочки из магазина. Идут дальше.
Есть балованные и бойкие, нарочно разговаривают погромче и смеются, чтобы прохожие обратили внимание.
Но прохожие проходят, не обращая внимания. Взглянет рассеянно и пройдет.
Может, ему в военкомат, призываться.
Или с окопов приехал, спешит домой – поесть, помыться, дел миллион. Что ему девочки, идущие стайкой по улице.
6
Среди этих девочек была одна. Такая всегда бывает одна. Еще она молчит. Еще она издалека посматривает на тебя – какая ты, будет ли вам вдвоем хорошо и весело; а ты уже понимаешь: это из всех подруг будет самая твоя дорогая подруга!
– Тебя как звать?
– Валя. А тебя?
– Светлана. Пошли за мороженым?
– Пошли!
– Я попрошу денег у моей мамы.
Но матери кричат:
– Хватит бегать! Что вам не сидится? Если посадка – где вас искать?
С дорогой подругой посидеть рядышком на мешках – удовольствие.
– Я читала такую книгу! Понимаешь: он ее любил. И она его любила…
– Какие у тебя косы.
– А мне больше нравится без кос. Как у тебя.
– А ты смотрела кино «Большой вальс»?
Женщина рассказывает, как немцы бомбят Москву.
Другая рассказывает, как бомбили Псков. Но чаще всего упоминается какая-то Мга. Все время: Мга. Мга.
– Ой, – говорит мать, – хотя б тревоги не было, пока мы тут сидим. Куда с вещами в убежище?
– Будем надеяться, что не будет тревоги, – отвечает