– Наверняка Карпов, – шепнул Кате Гектор, заметив незнакомца у штакетника, когда они вышли из внедорожника.
– Здравствуйте, нас с фермы в Лушево специально к вам послали за овощами и свежими яйцами – вы вроде продаете, – объявила Катя хозяйке голубой избы. Двигалась та, не отрывая подошв бот от земли, плавно, будто ползла или плыла среди грядок, парников и вскопанной земли.
– Ктой-то послал вас ко мне? За кого мне свечку в церкви в благодарность ставить? – прищурилась Улита, оценивающе зыркая своим рысьим взором на черный внедорожник, замшевую куртку Кати и коричневый пиджак Гектора, надетый поверх серого худи с капюшоном.
– Некто Милон Поклоныч, хозяйка, – отрапортовал Гектор.
– Не подох еще… то есть старый все коровам хвосты крутит… Ой, да вы за яйцами ко мне! – Улита, оборвав первые две фразы, предательски сорвавшиеся с ее губ после обещания «поставить свечку», всплеснула руками – сама подобно курице-наседке – и зачастила насчет «вторых за сегодня покупателей».
– Урожай ваш приобретем. – Гектор с высоты своего роста обаятельно ей улыбнулся. – А поведаете нам, как нашли труп Гени-цыгана одиннадцать лет назад, заплатим за урожай двойную цену.
Мужик в кепке бросил стучать молотком по штакетнику и направился к ним.
– Проходите на участок. Яйца я вам отберу у несушек моих. – Улита распахнула калитку.
– Вы Карпов? – Гектор обратился к испитому типу. – Слыхали мы с женой, именно вы с Савельевым обнаружили тогда и пацана, сына Гени-цыгана. Не поделитесь воспоминаниями?
– Вроде не менты вы, а чо столько вопросов-то сразу? Шибко крутой, да? Да ты кто вообще есть? – хмыкнул Карпов, от него за версту несло перегаром. – Савка давно покойник. И мне кака така надобность языком трепать? Чо ты у меня купишь взамен, крутой? Я не батрачу, огородов не сажаю.
– Карп, а ты потрепись с нами по-свойски, никто ж не услышит. – Гектор дружелюбно начал его искушать. – Уплату я обеспечу. Самой твердой валютой.
Он вернулся к «Гелендвагену», открыл багажник и достал из своего армейского баула (в нем он возил немало вещей – от навороченных гаджетов, ноутбука до боксерских перчаток) непочатую бутылку водки. Катя знала: Гектор всегда возит с собой водку – ею он вместо антисептика обрабатывает ссадины и раны, порой прикладывается к бутылке в горький час и частенько расплачивается водкой с разными забулдыгами за оказанные ими услуги. При виде водки Карпов изменился в лице.
– Слеза, – просипел он. – А чо мне скрывать про цыганское отродье? Дело давнее, похеренное. Ну да, с Савкой мы тогда в июле вечером на него случайно наткнулись. Брел он по просеке. А мы навстречу. Увидели его, остолбенели.
– Почему? – спросила Катя.
– В крови засохшей изгваздался. Малец, а кровищи на нем! – Карпов присвистнул. – Мы с Савкой, зачем шли, в момент забыли. Решили сначала: тачка его сбила. Кинулись к нему. Начали тормошить. Спрашиваем: «Что с тобой? Авария?» А он ни гу-гу. И вроде не раненый, целехонький. Чумазый, грязный, в крови, и одежка на нем сырая. Ливень хлестал намедни и с утреца тогда тоже, к вечеру распогодилось… В волосенках у мальца – хвоя, трава, то ли в лесу под корягой спал, то ли под елкой от людей ховался. Волчонок сущий!
– Но потом он вам что-то сказал на дороге? – продолжила Катя.
– Ни словечком не обмолвился. Пялился дико и вдруг начал вырываться и орать благим матом. Истерить. Мимо грузовик проехал, водила едва шею не свернул на нас, однако не остановился. Мы с Савкой сдрейфили: еще пришьют нам волчонка окровавленного. Мол, это вы ему вред причинили. Начали мы метаться, останавливать транспорт. Трактор с фермы подвез нас в Кукуев до опорного пункта. Прикатили мы на тракторе в сумерках, а участковый тогдашний Милонопоклонов опорный пункт на висячий замок уж закрывает и к своему мотоциклу с коляской. Он в тот день на пенсию вышел, ехал в район ключи сдавать. И вдруг мы с пацаном! Он сам не стал вникать – позвонил в район. Нам всем запретил опорный пункт покидать, сидели мы в тамбуре. Явился к нам опер из района. Он всем и занялся.
– Фамилию опера помнишь? – осведомился Гектор.
– Буланов, – глухо ответил Карпов.
– Неужели испугались вы с Савкой на дороге пацана? – Гектор недоумевал. – Пятиклассника? Или ситуации общей? Вы ж срок вроде мотали с дружком?
– Милон Поклоныч донес? – скривился Карпов. – Вы ж с фермы от него прямиком к нам с Улитой.
– Неважно, кто мне слил эту информацию, – улыбнулся Гектор. – Вопрос мой ясен? Пятиклассник Серафим Елисеев напугал вас до икоты?
– И он тоже, – мрачно ответил Карпов. – Видели бы вы его тогда…
– А где вы его встретили? Далеко от дома ведьмы?
– Прилично. Километров пять, может, больше, кругом глушь, дорога-то, считай – старая лесная просека.
– По-вашему, именно мальчик убил отца? – вмешалась Катя.
– А то кто же? Я ж кровищу засохшую на нем своими глазами тогда видел. Чья кровь-то, если он сам не раненый? Не сбитый тачкой? Естественно, папаши его – Генки-цыгана. Мы пока в опорном ждали, глядим, еще грузовик остановился. Улита моя пожаловала. Ее до опорного наши кукуевские подбросили. Орет благим матом: в доме ведьмы Генку-цыгана сожгли-зарезали!
Улита, словно по зову Карпова, появилась из курятника с берестяным коробом с яйцами. Гектор вручил Карпову бутылку водки.
– Лучше б деньгами дали, – недовольно изрекла Улита. – Ужрется он.
– Цыц! Дура! – вскинулся Карпов.
– Ужрешься ведь, скотина! А забор мой?
– Я сказал: заглохни, карга! – Карпов злобно повысил голос и сунулся к ней.
– Тихо, тихо, не пререкаться! – Гектор поймал его за куртку, дернул легонько назад. – Вы, уважаемая хозяйка, обнаружили тело убитого. Помните подробности?
– Перцев купите у меня из парника, – повелительно объявила Улита, вручая Кате короб с яйцами и гневно косясь на водку в руках Карпова. – Помидоры спалились, нет помидоров. Огурцы-кубарики желтые. Возьмете их. И яблок тоже ведро. И кабачок.
– Отлично. – Катя шла ей навстречу. – Все нам очень пригодится. Особенно ваши воспоминания о тогдашних событиях.
– Мертвяк мертвяком он лежал во дворе дома мамаши своей, цыганки, – вздохнула Улита, увлекая их к теплице. – Наполовину его сожгли, наверное, дождь помешал, загасил пламя. А в пасти его – коса острием. Укусил он ту косу зубами, когда его, словно упыря, к земле пришпилили. Жуть меня объяла! Я ведь грибы в лесу собирала и почуяла вдруг гарь и смрад могильный. Пошла на запах. Он уж разлагаться начал той стороной, до коей огонь не добрался. Мухи, слепни его облепили. Выходит, прикончили его долгонько до меня. Я к калитке-то на вонь пришла, а калитка настежь, я –