– Постойте – осколочное правого плеча и ожог спины?
– Так точно. У вас феноменальная память.
– Какими судьбами? Снова ранение?
– Собственно, я не затем… Убываю с фронта в столицу. Хотел бы напоследок повидаться с одной из медицинских сестер, Варварой Чернышовой.
– В самом деле? – Казалось, что Сергей Викторович рентгеновским взором просветил всю сущность собеседника.
Шевцову стало не по себе.
– Где я могу ее найти?
– Голубчик, я не слежу за перемещениями работников. Обратитесь к старшей госпитальной сестре. И кстати, постарайтесь не мешать работе персонала.
Шевцов двинулся в сторону оживленной возни мобилизованных гражданских в поношенных шинелях, часто не подходивших им по размеру. Готовили лазарет к отъезду, грузили кровати с матрасами. В центре этого муравьиного движения озабоченно вертелась облаченная в стеганую поддевку молоденькая сестричка.
– Зайцев, зачем вещи роняешь? Сам падаешь? Под ноги смотри, Ванька-Встанька, – деловито распоряжалась хлопотливая управительница, – Черемушкин, зачем прижал матрас, как девицу? Ты же по грязи его волочишь!
– Варвара Николаевна, руки дрожат – изнемогаю!
– Отчего-то в столовой дрожания рук не наблюдается. За час четыре перекура! Гляди, еще один – и вместо обеда курить навсегда отправишься.
– Куда грязное белье, Варвара Николаева? – подскочила махонькая, всклокоченная санитарка.
– Оля, кто же стирает перед дорогой? А то высохнуть не успеет – по пути протухнет.
Шевцов развеселился, отметив командирское усердие юной начальницы.
– Варвара Николаевна, разрешите обратиться! – пряча улыбку, окликнул Валерий Валерьянович.
Варвара оглянулась, так и засияв от удовольствия:
– Как я рада вас видеть! Надолго к нам?
– На пару дней всего. Заехал попрощаться.
– Что так? – опечалилась девушка.
– В столицу послан.
– Не вернетесь?
– Не вернусь.
– Что ж… Попрошу Машеньку проводить вас на кухню. Наверно, голодны с дороги?
Шевцов кивнул.
– Отдохните до вечера. Мы погрузку закончим. Через день основной состав передислоцируется, мы через неделю к ним присоединимся. А завтра воскресение, вполне удачно. Тогда и поговорим как следует. До встречи.
* * *
Вопреки ожиданию Шевцову удалось повидаться с Варей в тот же вечер. У девочек, весь день проведших в работе, хватало прыти еще и собираться компанией: молодость есть молодость. Валерий Валерьянович с дороги угодил на такую вечеринку.
Сперва декламировали стихи, избегая, словно заранее договорились, сюжетов смерти, войны и страдания: этого в избытке хватало в их нынешнем бытии. Неунывающе зазвучали звонкие строфы:
Весело. Вольно. И молодо.
Все Мир Новый рожаем.
С солнца червонное золото
Падает урожаем.
Звеним. Торжествуем. Беспечны.
Будто дети – великие дети,
У которых сердца человечны,
А глаза на весеннем расцвете.
Станем жить. Создавать. Вспоминая
Эту песню мою бирюзовую —
В дни чудесного волжского мая
Долю Разина – быль понизовую.[26]
Прочла любимое и Варвара Николаевна:
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпенье
Конь Великого Петра.
Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь…
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.[27]
Похоже, стихи пришлись по душе Валерию Валерьяновичу, судя по одобрительной улыбке, от которой засветились его ореховые глаза.
В продолжение вечера неунывающие работницы шприца и клизмы затеяли танцы. От участия в них Варвара Николаевна по обыкновению уклонялась.
Шевцов, прислонясь к двери, тоже молча наблюдал молодежную вечеринку. В среде хохочущих бодрых девиц фронтовой офицер представлялся себе ископаемым, настоящим реликтом. Между тем, к нему то и дело подлетали порхающие молодые особы, теребя и приглашая на модное танго. Шевцов тактично отнекивался, ссылаясь на простывшую спину. Ему сделалось не по себе в оранжерее с пряными орхидеями, жаждавшими садовника. Валерий Валерьянович не спеша разбавил себе спирту, мысленно чокаясь сам с собою.
Он с терпеливым стоицизмом потирал колючий подбородок, внимательно поглядывая на девушек. Однако как переменилась Варя: в ней проявились уверенность, достоинство, цветущая миловидность и неторопливая грация. Тактичность в обращении и сдержанная приветливость выявляли благожелательный и твердый характер. Она выгодно выделялась среди товарок по лазарету – была строже, милей и естественней.
Впрочем, время от времени, бросая быстрые взгляды на Шевцова, славная Варя чуть заметно плутовски сощуривала глаза, зная, что нравится и что хороша собой. Юница давно миновала пору тайно томящего безгласного обожания и сама себе не призналась бы в том, что, хотя Шевцов проник в ее сердце шипом, немилосердно ноющим при малейшем движении души, она неосознанно, исподволь, с извечным девичьим любопытством осторожно испытывала просыпавшиеся в ней женские чары.
Покосившись на Валерия Валерьяновича, Варя решилась принять приглашение настойчивого кавалериста франтоватого вида с рыжим, подмазанным постным маслом чубом и любезным оскалом. Партнер с бесшабашным удальством закружил безучастную Варвару Николаевну. Ей были неприятны его похотливые потные прикосновения – распаренный танцор не в меру цепко удерживал и плотоядно поедал глазами партнершу. Бедная Варя никак не ожидала такого поворота. Пытаясь отстраниться от нежеланного обожателя, она предпринимала отчаянные попытки высвободится, упираясь ему в грудь. Тот настырно пытался прижать ее к себе, и только страх публично осрамиться перед Шевцовым удерживал Варвару от того, чтобы прекратить танец и вырваться.
Бог весть отчего, Шевцову все это решительно не понравилось. Он не слишком галантно разбил пару, перехватив Варин стан. Кавалерист не сразу сообразил, что произошло, – так и застыл, растопыривши руки.
В уверенном, но деликатном объятии Шевцова Варенька скоро вновь обрела непринужденную веселость. Офицеру это польстило. Варя принялась подтрунивать над его добровольным отшельничеством, поминая богатый жизненный опыт и зеленого змия. Шевцова будоражила ее занозистая ирония и упругое напряжение девичьей спины. Спиртное стремительно распаляло нутро – Шевцова несло. Досадуя, что с последним аккордом нужно отпустить девушку, он вызвался проводить ее.
Отведя Варвару от остальных девушек, с наслаждением вбирая могучими легкими насыщенный запахом скошенных трав ночной воздух, Валерий Валерьянович, привычно избегая расспросов о боевых действиях, перенаправил беседу на госпитальный обиход. Он не преминул выспросить про Варино житье-бытье со времени их расставания. Наедине с Шевцовым Варенька помаленьку раззадорилась и стала озорной. Шевцов напросился сопровождать ее на следующий день на реку купаться: девушка не ходила одна, опасаясь непрошенных поклонников.
Варя на прощание энергично потрясла ему руку. Шевцов, молодцевато склонившись, приложился к узкой кисти, обладающей проворными и уверенными пальцами, которым в иные времена более бы приличествовало перебирать трепетные струны нежной арфы, нежели набивать мозоли стиркой и скручиванием бесконечных бинтов да шитьем марлевых повязок.
Варенька с шаловливым лукавством ответствовала ему величавым, милостивым взором искушенной