А еще, кто бы мог подумать, что «правильно» это обычно вовсе не «приятно». Нет торжества и радости.
«Правильно» – это горько.
Взяв себя в руки, я коснулась рукава приблизившегося лорда Ибисидского и призналась:
– Я рада, что ты принял это решение за меня. Никогда бы не подумала, что такое тебе скажу, но вот…
– Я понимаю, Адель.
Несмотря на то, что все было вроде как в порядке, жжение в глазах почему-то становилось все сильнее. И я никак не могла объяснить логически, почему мне хотелось плакать.
Просто хотелось.
А еще дико, невыносимо хотелось побыть одной.
Потому я через силу улыбнулась Дару и сказала:
– Я закончила почти все дела в столице и завтра уезжаю обратно в поместье. Говорят, что со следующей недели будет потепление, стало быть, пора начинать думать о строительстве дороги. Да и в деревне очень много вопросов – мне кажется, они застряли в прошлом веке. Надо как-то просвещать. Или, по крайней мере убрать, причины «затемнения».
Например, демонового Ванко с его многоженством, которое молчаливо поощрялось остальным обществом. Девчонка, которую я взяла к себе горничной, точно не единственная, кого в такие года отправляли замуж. И хорошо, если официально.
Дар несколько секунд пристально смотрел на меня, но медленно кивнул, принимая смену темы. И то, что я его открыто выпроваживала.
– Я пока вынужден остаться в столице, но к выходным постараюсь вернуться в свой загородный дом. И мы обязательно увидимся.
– Вот и чудесно, – я еще раз бледно улыбнулась и двинулась к двери. – Извини, провожать не буду, у меня там… – я неопределенно махнула рукой и закончила: – дела.
– Хорошо, – прилетело мне уже в спину, незадолго до того, как захлопнулась межкомнатная дверь.
Поднявшись на второй этаж, я зашла в свой кабинет и только тогда позволила себе заплакать.
И не знаю, не знаю я, почему лились слезы!
Единый, как же тяжело. Почему так тяжело?!
Рей… Возлюбленный, инкуб, ребенок? Все смешалось.
Он стал первым, кто заставил меня поверить в любовь.
Первым, кто подарил надежду. И первым, кто ее уничтожил.
Я думала, что боль ушла. Что я разорвала все, что нас связывало. Но когда Дар рассказал о нём – одиноком, потерянном, сломанном – что-то внутри меня будто снова сорвалось с цепи. От представления, что пережил ни в чем не виноватый мальчик? Это меня так растрогало? Я и правда не думала, что его мало того, что насовсем заберут у матери, так еще и… и…
Что это внутри? Жалость?
Гнев?
Грусть?
Я не разобрала.
Но стоило услышать, каким он стал, стоило представить его в нынешнем состоянии, и боль шевельнулась во мне, не спрашивая разрешения.
Не острая, нет. Не такая, что рвёт на куски. Она просто живет где-то глубоко, а иногда – трогает за сердце когтистой лапой.
Вспышка эмоций была краткой, буквально на несколько минут. Но слезы настолько горючими, что мне до сих пор жгло глаза.
Я стояла у окна и смотрела, как на улицах один за другим вспыхивали фонари.
Рассеянный взгляд скользил по улице, по бликам на стекле, по подоконнику со стоящей на нем чашкой с недопитым днем чаем. Прерывисто вздохнув, я потянулась к ней и залпом осушила терпкий, настоявшийся напиток.
Дверь открылась почти беззвучно, а шаги за спиной и вовсе были едва уловимыми. Почти неслышными. Но я всё равно почувствовала его ещё до того, как он подошёл.
Дар не произнёс ни слова.
Он просто встал рядом, почти касаясь плечом моего плеча. Я не повернулась. Просто стояла, чувствуя, как его присутствие растапливает лёд под кожей лучше любого огня.
Он был здесь.
Не лез с утешениями, не давил, не требовал объяснений, а почему это я ушла в кабинет рыдать по едва не убившему меня мужчине. Просто находился рядом.
И это, наверное, было лучшей помощью, какую только можно было предложить.
Через несколько секунд Дар осторожно, почти невесомо, коснулся моей ладони на стекле.
Не хватал, не тащил к себе – просто накрыл мои пальцы своими, делясь теплом.
Я прикрыла глаза. И впервые за этот день – действительно выдохнула.
Прошлое отступило.
Не потому, что стало легче. А потому, что я его приняла.
Рей больше не был ни любовью, ни врагом. Он просто был частью моего пути. Той дорогой, которую нужно было пройти до конца, со всеми шипами под ногами, с обманами, с надеждой и с болью.
Наверное, я всегда буду помнить его.
Точно так же, как помню первый поцелуй. Первую книгу. Первую потерю.
Но помнить – не значит принадлежать этим воспоминаниям.
История закончилась.
И я имею право проводить ее слезами. В конце концов, мне действительно было больно, и мне всего восемнадцать лет.
Я развернулась к мэру, уже более спокойная.
И когда Одар все же осторожно обнял меня за плечи, прижимая к своей груди, я улыбнулась и сама обхватила его обеими руками за талию.
И запрокинув голову, спросила:
– Останешься на ужин?
А может, и на ночь. Как в прошлый раз.
С явным сожалением Ибисидский покачал головой и ответил:
– Прости, но у меня деловая встреча как раз за ужином.
– Ничего, я понимаю.
– Это хорошо, – он чуть помедлил, а после наклонился и коснулся моих губ поцелуем. Без страсти, без попытки углубить это прикосновение.
Просто губы к губам. На секунду.
А после обнял меня уже крепче и, развернувшись, ушел.
Я прислонилась к окну и, глядя на то, как лорд Ибисидский садится в экипаж возле главного входа моей лавки, усмехнулась
Если так подумать, то разочарование, которое я испытала, когда узнала, что у него дела, было весьма говорящим.
* * *
Утро наступило быстро.
Я поднялась еще до рассвета – заварила себе крепкий чай, накинула теплую накидку поверх платья и устроилась за письменным столом. На удивление, я чувствовала себя бодрой и даже можно сказать, что полной сил.
Работа шла легко.
Я написала несколько писем: кое-какие оставила в лавке для Лайны с короткими инструкциями, одно отправила господину Быстрику. Потом провела ревизию оставшихся зелий в кладовой. Перебрала бутылочки, перепроверила сроки годности, набросала список того, что и когда нужно будет варить.
Судя по всему, неделю я могла спокойно отсутствовать. А потом – вернуться, наварить базовые зелья самостоятельно и заодно проверить, как справляются нанятые зельевары.
Когда я закончила, солнечные лучи вовсю проникали через окна и заполнили лавку мягким светом.
Я успела даже переодеться в дорожный костюм и заплести аккуратную косу, прежде чем на кухню ввалился Лаор. Весь лохматый, сонный, в расстегнутой рубашке и с выражением лица «только лег, а уже вставать».
– Доброе утро, – проворчал он, наливая себе кофе из заварника, который я предусмотрительно оставила греться.
– Скорее, день, – поправила я. – Я уже кучу дел переделала.
– И испортила себе выходной, – философски заметил Лаор, устраиваясь за столом. – Счастливые люди должны спать до обеда. Это важнейшее правило жизни.
Я закатила глаза, но улыбнулась. И даже не стала напоминать, что он вообще-то вовсе не человек.
– Кстати, – вспомнил инкуб между глотками кофе. – Я вчера уже обо всём договорился. Сани заедут за нами к одиннадцати. Ты успеешь подготовиться?
– Успею, – отозвалась я. – Осталось только пару мелочей собрать.
Он удовлетворенно кивнул и вернулся к завтраку, любезно накрытому домовым, а я поднялась, чувствуя, как приятное волнение в груди начинает нарастать.
Сегодня мы наконец уедем из столицы. Домой.
Нет, лавку я любила. К тому же тут был Кот.
Но в имении Харвисов меня ждали остальные члены семьи, по которым я тоже успела соскучиться.
Ровно в назначенное время как и обещал Лаор наш экипаж стоял у лавки. Инкуб помог погрузить в него парочку моих саквояжей, и галантно подал руку, помогая забраться. Даже заботливо набросил на колени плотный плед, который лежал на одном из сидений.
Сервис!
Кучер звонко цокнул языком, лошади заржали, и сани тронулись с места.
* * *
Когда сани, наконец, остановились перед особняком, я буквально выползла наружу.
Шатаясь, как моряк после шторма, я двинулась к крыльцу,