Он усмехнулся.
— Сильно.
— Зато честно.
Михалыч, отдышавшись, поморгал, посмотрел на меня исподлобья. Затем встал. Медленно, но уверенно. И вдруг фыркнул:
— Ну ты даёшь… Швейку мне оживил, позвонок — вправил, отказался культурно.
Чё ж, тебя теперь проклинать, что ли?
— Надеюсь, не придётся.
— Не, не прокляну. Наоборот — если когда надо будет кожа, хоть телячья, хоть козлиная, хоть черепашья — просто скажи. Без бабок. Понял?
Я кивнул.
— Понял. Тогда можно я сразу, чтоб не откладывать…
— Ну?
— Полный комплект.
— Под что?
Я усмехнулся.
— Под длинный плащ. Женский. Цвет — что-то между винным и шоколадным. Матовый, мягкий, чтоб переливался.
Дед посмотрел внимательно.
— Для неё?
— Для неё.
Тем временем Михалыч молча подошёл к стенке, открыл тяжёлую, скрипучую дверь склада, куда, судя по запаху, сам воздух боялся заходить без респиратора. Порывшись, вытащил идеальный рулон.
— Болгарская выделка. Пять лет лежит. Мягче уже не будет. Бери. Шей. И не экономь.
Я провёл рукой по коже — она была живая.
— Спасибо, Александр Михайлович.
— Погоди. Шей — в удовольствие. А спасибо — потом. Когда увижу, как она в этом плаще смотрится.
— Вы тоже обращайтесь если со здоровьем что не так. Чем смогу помогу.
Мы пожали руки. Крепко. Без обид. От души. Не как заказчик и мастер. А как человек, который дал — и человек, который понял.
* * *
Атмосферник скользил над осенним лесом. Тишина в кабине была как внутри скрипки — глубокая, натянутая. На коленях у меня — рулон кожи, которая мягкая, густая, тёплая даже на ощупь. Цвет — винно-шоколадный, как бархат на старинном кресле в театре. Для неё.
— «Птичка», полет завершён. Прогноз погоды — без осадков. Посадка на ручном управлении.
— Спасибо. Дальше я сам.
Я посадил аппарат мягко, почти без звука — у знакомой посадочной точки возле техэтажа. Взял свёрток, вышел. Листья хрустнули под ногами. Воздух — как первый глоток крепкого чая после долгого дня.
Спустился по пожарной лестнице на свою лоджию. Открыл дверь. Около кровати горел ночник.
Инна спала в халате. Волосы распущены. На тумбочке остывший чай. Я положил рулон на стол.
Снял куртку, ботинки. Потом подошёл и обнял её сзади — аккуратно, что бы не испугать.
Она вздохнула. И только тогда сказала:
— Я не слышала, как ты вошел. А потом почувствовала — ты рядом.
— А я специально мягко. Чтоб не будить. Ты чего здесь?
— Ждала. Знала, что вернёшься.
Мы молчали. Минуту. Две. Я прижал щеку к её плечу.
— Угадай, что на столе?
— Кожа.
— Какая?
— Та, в которой я увижу себя в зеркале — и не узнаю.
— Почти. Та, в которой ты будешь собой, только ещё красивее.
Она повернулась. Посмотрела мне в глаза.
— Сам сошьёшь?
— Уже начал.
— Тогда я не спрошу, где ты был.
— А я всё равно расскажу. Но завтра.
Позже, уже за чаем, я сидел напротив, и видел, как свет от лампы ложится на её лицо, и тень от чашки ложится точно туда, где будет ворот плаща.
— Будет красиво, — сказал я вслух, и продолжил про себя: «Она должна быть — красивой. Каждый день. Для меня.»
* * *
На госпитальной парковке стоял старый санитарный УАЗик — мрачный, зелёный, с погнутым зеркалом и характерным «уставшим» звуком двигателя. Рядом курил Валера, водитель, в бушлате и с синдромом ворчащего дворника.
— Опять ты, Борисенок?
— Опять я. Но не по твою душу, Валера, а по твою лошадь.
— Куда теперь?
— Домой к Инне.
— Помню.
Я хлопнул по ящику салоне:
— Там всё аккуратно. Медицинский груз. Лёгкий, но не сотрясай — оборудование.
Он затушил сигарету об покрышку.
— Ну, коль для женщины… Поехали, шевалье техники.
С орбиты пришло всё. Чётко, как в списке:
— Кровать-коляска с многопозиционной трансформацией, управлением и анатомическим ложем.
— Модули регенерации суставов — компактные, внешне похожи на фен, но способные снимать воспаление и улучшать подвижность с микромагнитной точностью.
— Набор фотохромных очков — три пары, с градиентным фильтром, адаптирующиеся к сетчатке Раисы Аркадьевны.
— Микродозированный курс препаратов — в индивидуальных капсулах, в термобоксе с замком.
— И бонус — ручной «Орто-Кит»: инструменты для точной подгонки домашних поручней, фиксаторов, упоров и регулировок.
«Друг» отчитывался с удовлетворением:
— Всё доставлено. Все единицы — маскировка под гражданские. Механическая часть активна, химическая — стабилизирована.
— Я счастлив.
— Я тоже, — сказал я вслух. Валера хмыкнул:
— Ты это с прибором разговариваешь или с богом?
— С тем, кто в отличие от тебя — не курит под топливным баком.
* * *
Подъезд встретил запахом старой штукатурки. Мочой не пахло. «Птичка» не подводила.
Валера втаскивал коробку с кроватью, ворча:
— Я водила, а не грузчик!
— Держи спину прямо — иначе тебе понадобятся мои приблуды по полной программе.
Инниным ключом открыл дверь.
Увидев нас, Раиса Аркадьевна приподняла брови:
— О-о!! Курьер.
— Лично и при исполнении, — кивнул я.
— И это всё — для меня?
— И это только начало.
Мы с Валерой внесли всё, разложили аккуратно. Я открыл первую коробку, начал сборку.
Инструменты щёлкали тихо. Панели вставали на место, как будто ждали своей очереди в этой квартире.
Раиса Аркадьевна молча наблюдала.
Когда первая часть кровати была готова — она сказала только:
— Ты всё это…?
Я посмотрел ей в глаза:
— Я делаю это — для Инны, для вас, для себя.
Все было собрано. Я поправил последний раз подлокотники, проверил фиксацию и кивнул Валере:
— Готов?
— А то. Погнали аккуратно.
Вдвоем мы подхватили Раису под руки и ноги — мягко, без резких движений, как учили.
Она не сопротивлялась. Только сказала тихо:
— Я вам обоим потом торт испеку. Но не сразу.
Положили её на новую кровать-каталку. Матрас под ней принял форму тела, почти без усилия. Всё под ней — мягко, приятно, точно.
Я сразу подал пульт, от которого провод шел к креслу-кровати.
— Смотрите Раиса Анатольевна:
Кнопка вверх — спинка поднимается.
Вниз — опускается.
Ноги — вот эти кнопки.
А вот это — манипулятор управления движением.
Раиса нахмурилась.
— Это я, значит, теперь как… танк?
— Нет. Как капитан корабля. Только без шторма.
Она нажала на кнопку.