А перед этим поклялись отомстить за своего командующего. Шереметьев знал — эта клятва была не пустым звуком. Балтийцы помнили своих и мстили за своих. Теперь он был для них не просто противником — он был убийцей их командующего, каким бы тот не был.
Ирония судьбы заключалась в том, что Глеб Александрович последнее время и сам подумывал о переходе на сторону императора. Мальчик, конечно, не совсем законный наследник, но колониальное население его принимает на ура. Да и, по слухам, не по годам умный — его побег из-под носа Грауса говорили о наличии мозгов.
Но как он мог присоединиться к тем, кто поклялся его убить? Как мог служить рядом с людьми, мечтающими о его смерти? Гордость — проклятая родовая гордость Шереметьевых — не позволяла даже думать о таком унижении.
К тому же при императоре уже был свой фаворит. Контр-адмирал Александр Иванович Васильков — человек, чье имя в последнее время не сходило с уст. Спаситель императора, герой войны с «янки», военный гений… Шереметьев поморщился. Слишком много громких эпитетов для одного человека.
Он помнил Василькова совсем другим. Зеленый лейтенант, только что выпущенный из Нахимовского училища на Новой Москве. По распределению попал в Тихоокеанский флот, на эсминец «Стремительный». Шереметьев тогда командовал дивизией — был еще контр-адмиралом, полным честолюбивых планов.
Парень выделялся. Не скажешь, что был лучшим — были офицеры способнее. Но в нем чувствовалось что-то… нестандартное. Умение видеть ситуацию под неожиданным углом, находить решения там, где другие их не замечали. И эта его манера всегда оказываться в нужном месте в нужное время.
Пару раз Васильков отличился в стычках с контрабандистами. Ничего особенного — грамотно выполнил приказы, проявил инициативу в рамках дозволенного. Шереметьев отметил его в рапортах, даже представил к награде. Подающий надежды офицер, не более того.
Потом началась война с императорской Японией. Русско-Японская кампания начала столетия сделала этого Василькова действительно знаменитым. Командир эсминца в одночасье ставший временным командующим целой эскадры, сумевший привести в «Уссури» — звездную систему, являющуюся на тот момент основной базой Тихоокеанского космофлота, вверенные ему корабли через несколько десятков миров! Прорывы через вражеские заслоны, дерзкие рейды, невероятные по смелости операции. Газеты захлебывались от восторга, сравнивая его с легендарными флотоводцами прошлого.
Шереметьев тогда только усмехался. Журналисты любят создавать героев из воздуха. Наверняка большая половина этих подвигов — преувеличение, приукрашивание реальности. Да, парень оказался везучим. Но везение — дама капризная, рано или поздно отвернется.
Не отвернулась. После войны Васильков продолжал набирать очки…
Теперь этот везунчик прописался при дворе и, по слухам, пользовался неограниченным доверием мальчика-императора. Планировал оборону, командовал остатками верных сил. И судя по информации о фортах — придумывал довольно оригинальные решения.
Использовать Константинов Вал как мобильную оборону… Шереметьев нехотя признал — идея блестящая. Именно такая, какую мог придумать человек, не скованный традиционным мышлением. Академия учила использовать форты как статичный заслон. А Васильков — если это действительно его план — увидел в них нечто большее.
Что ж, посмотрим, поможет ли ему эта изобретательность. Триста тринадцать кораблей против… чего? Остатков Балтийского флота — не больше семидесяти вымпелов. Дивизия старухи Хромцовой — еще несколько десятков. Разрозненные силы, примкнувшие к императору. В сумме — вряд ли больше сотни вымпелов.
Агриппина Ивановна Хромцова. Еще одна боль. Единственная из командующих флотами женщина, железная леди имперского космофлота. Они знали друг друга почти тридцать лет — вместе учились в Академии Генерального штаба, вместе делали первые шаги в большой политике флота.
Умная, жесткая, принципиальная. И при этом умеющая быть гибкой, когда того требовали обстоятельства. Шереметьев всегда уважал ее — как противника на учениях и как союзника в реальных операциях. Из всех адмиралов Империи только она могла на равных спорить с ним по вопросам стратегии.
И она выбрала сторону мальчишки. Предала коалицию Грауса в самый критический момент. Если бы не она, император Иван давно был бы в руках первого министра.
Почему? Шереметьев много думал об этом. Хромцова не была идеалисткой, верящей в святость императорской власти. Не была и карьеристкой, готовой на все ради повышения. Что заставило ее сделать такой выбор?
Может, просто устала. Устала от бесконечной грызни честолюбцев, от предательств и интриг. Увидела в служении законному императору — пусть и ребенку — возможность вернуться к простым понятиям долга и чести. Или просто сделала ставку на ту сторону, которая казалась ей правильной.
Шереметьев покачал головой. Какая разница теперь? Выбор сделан всеми сторонами. Хромцова защищает императора, он ведет флот на штурм. Бывшие соратники стали врагами — обычное дело в гражданской войне.
— Господин адмирал, — голос связиста прервал его размышления. — Вельбот с «Новороссийска» запрашивает разрешение на стыковку. На борту контр-адмирал Суровцев.
— Разрешаю, — Шереметьев выпрямился, отходя от иллюминатора. — Проводите его сразу же на мостик.
Валериан Николаевич Суровцев. Новая звезда флота первого министра. Тридцать четыре года, свежеиспеченные адмиральские погоны, командующий элитной эскадрой «золотых» крейсеров. Получил повышение после удачной обороны Новой Москвы-3 от сил мятежного адмирала Дессе.
Способный офицер, не спорю. Но слишком… рьяный. Слишком старающийся выслужиться, доказать свою преданность. Шереметьев видел таких — готовые на все ради карьеры, не обремененные излишними принципами. Полезные исполнители, но опасные союзники.
К тому же Суровцев недавно провалил важное задание. Должен был перехватить императорский конвой — всего-то два корабля, «Афину» и крейсер «2525». Имел двадцатикратное превосходство, элемент внезапности. И упустил.