– Сегодня утром заходила Юль, – тихо произнесла Суён, держа руки перед собой. – Она сказала, что бывший ван почил.
Я подняла взгляд. Всё утро я провела за сбором трав и разминулась с Юль.
– Как он погиб? Его отравили? Зарезали? Задушили?
Суён тяжело вздохнула.
– Попытки убийства были, но их все отразили ещё верные Ёнсан-гуну солдаты, которые его охраняли. Он… умер естественной смертью. От болезни.
Я прикусила губу, оцепенев от разочарования.
– Ван Чинсон-тэгун[7] не казнил тирана, несмотря на все его злодеяния, а теперь ему позволили мирно умереть от болезни? – прошипела я дрожащим голосом. – Где же наказание? На месте вана я бы четвертовала…
– Ёнсан-гун тоже раньше был ваном, и многие остались преданы ему, – напомнил Ворон, державший дозор у входа в хижину. Он сам вызвался оберегать мою сестру и загораживал её от Опарыша подобно горе. – В нашей стране просто не принято убивать тех, кто был однажды избран небесами.
Горькое разочарование сдавило мне горло болезненной петлёй. Я попыталась его сбросить. Наше государство едва ли не лежит в руинах, но я бессильна это изменить. Зато могу заботиться о сестре, бережно заворачивать её пальцы в мягкие листья, красить ей ногти в бодрый оранжевый оттенок.
Я надеялась, что мамина примета верна, и, если цвет сохранится надолго, к первому снегу Суён обретёт настоящую любовь. Ведь я искренне желала сестре счастья и мечтала снова увидеть, как сияют её глаза.
– Потом я обработаю твои ногти, – прошептала Суён.
Боль скрутила мне сердце.
– Не стоит, – произнесла я, замерев, и выдавила из себя слабую улыбку. – Правда, не стоит.
С моих ногтей краска сойдёт слишком быстро, задолго до первого снега.
Меня не ждёт истинная любовь. Я уже нашла её, но не успела оглянуться, как потеряла.
45
И-С-Ссыль
Опарыш умер ранней весной. Его нашли мёртвым в луже собственной крови. Вероятно, убийство заказали те же недовольные чиновники, которые пытались устранить заместителя командира Пака и других лидеров восстания с их постов. Новость о кончине Опарыша снизошла на нас с Суён лучом света.
Мы смогли вернуться в «Красный фонарь» и снова встретиться с другими бывшими наложницами. Суён тут же расцвела в окружении подруг, и ей было в радость трудиться в гостинице вместе со всеми.
Работы было много, и она отвлекала от лишних мыслей. Каждый день появлялись новые постояльцы, и я даже не замечала, как времена года сменяют друг друга. Казалось, только вчера зелёные ростки пробивались сквозь снег, а теперь с ветвей сливы, порхая в воздухе, падали лепестки цветов. Не успела я и глазом моргнуть, как ветер принёс красные листья, и сколько бы я ни подметала, ими был укрыт весь двор гостиницы, а девушки начали жаловаться на сильную прохладу.
Больше всего мы страшились предстоящего праздника Чхусок. На него все отправятся проводить время с семьёй, вместе готовить и пировать в честь осеннего урожая. У нас же больше не было семей.
– Почему в гостинице атмосфера как на похоронах? – спросила Юль, собрав поникших работниц во дворе. Она помахивала черпаком для супа, будто мечом. – Дядя Вонсик однажды мне сказал, что жизнь всегда была и будет горькой и полной одиночества, но чтобы это перенести, мы должны поддерживать друг друга. Пускай вы лишились прежнего дома, у вас появился новый, и мы отметим осенний урожай не хуже остальных!
Она предложила идею, которая всех привела в восторг: состряпать роскошный пир только на нас на всех.
Мы вложили всё, что у нас было, в подготовку к празднику: каждую монету, каждое тёплое воспоминание, каждую каплю тоски по родным. Мы смеялись и плакали, пока лепили рисовые пирожки-полумесяцы, наполненные пастой из красной фасоли, и готовили их на пару. К утру праздника перед нами на столе пестрели щедрые домашние угощения. Миски пушистого белого риса, варёная рыба, суп из редиса, кимчи и жареный картофель, маринованные огурцы, украшенные тонко нарезанным имбирём.
Мы уселись на свои места, как благородные гостьи, и лакомились вкусной едой, наполняя до краёв и желудок, и душу.
* * *
Я зашла на тёмную кухню с двумя подносами, нагруженными посудой. С моего лица не сходила улыбка, настроение у меня было приподнятое как никогда, щёки ещё ныли от смеха.
– Это всё, Чонби.
Чонби села на корточки перед ванночкой с грязной водой, в которой мыла посуду.
– Ставь сюда, – сказала она и громко зевнула. – О боги, глаза сами закрываются. Остальное почищу на рассвете. И ты иди отдыхай, – сонно добавила она, поднимаясь на ноги.
Я вышла вслед за ней, массируя уставшие руки, и задержалась на крыльце. Круглые фонари освещали полночь. На деревянной платформе, свернувшись в клубочек, дремали под звёздами наши подруги. Хотя бы на один день на их лицах разгладились морщины печали. Я на цыпочках обошла Суён и Юль, которые о чём-то шептались и тихонько хихикали.
У входа в свою комнату я невольно зевнула и не сразу услышала скрип шагов внутри. Наверное, Чонби опять нечаянно перепутала спальни.
– Чонби, это не твоя… – начала было я, открывая дверь.
Моё сердце затрепетало при виде высокого бледного юноши, почти прозрачного в свете фонаря, и на секунду я искренне поверила, что смотрю на призрака.
– Боги, – прошептала я, прижав ладонь к груди. Это был всего лишь Ворон. – Почему ты здесь?
– Да так, – уклончиво ответил он, но в его ладони сверкнуло что-то серебряное. Ворон сжал кулак и пробормотал: – М-мне лучше уйти.
– Где ты был в прошлом месяце? Некому было отпугнуть заместителя командира. Он пытался меня арестовать – вероятно, хотел допросить в связи со смертью Опарыша. И если бы не следователь Ку, меня непременно ждали бы пытки…
– Я пойду, – промямлил он и сунул руку в мешочек, но загадочный предмет выскользнул из пальцев и упал на пол с металлическим звяканьем. Ворон растерянно огляделся. – Проклятье, куда оно укатилось?
Ровно к моим ногам. Двойное кольцо, обвязанное красной нитью. Я подняла его и ухмыльнулась.
– Так ты наконец нашёл себе подругу сердца, а…
В серебре был выгравирован цветок.
С пятью лепестками.
Совсем как у мамы.
Я поднесла кольцо под свет фонаря, и по спине у меня пробежали мурашки. Внутри первого круга было вырезано имя Ким Чонъим, а второго – Хван Хичжэ. Я покачала головой и сощурилась, дрожа всем телом. Нет, мне мерещатся эти надписи. Иначе быть не может.
– Но как…
Я моргнула, и у меня перехватило дыхание. Имена моих родителей никуда не пропали. Они мне не привиделись.
– Я дала