– Внемлите приказу и доведите его до сведения всех! Нынешний смотр необычный. С первым ударом колокола воины приготовят себе еду; со вторым ударом – наденут доспехи; с третьим – укрепятся духом, чтобы выказать свою храбрость, а с четвертым – без промедления явятся на перекличку!
Полководцы и воины в один голос откликнулись:
– Если наш предводитель так повелел, кто посмеет его ослушаться?
– Младший Полководец Белого Знамени, слушай мой приказ, – сказал Танский монах, – военачальники и простые воины должны называть меня не Полководец, а Достопочтенный Полководец. – И Младший Полководец Белого Знамени разослал этот приказ по всему лагерю.
На помосте раздался первый удар колокола, и воины поспешно приготовили себе еду. А Танский монах, вновь призвав Младшего Полководца Белого Знамени, велел ему разослать приказ: «На смотре следует показать все свое умение. Во время переклички не медлить с ответом и передвигаться в строгом порядке».
На помосте вновь зазвенел колокол – на сей раз дважды, и все воины в лагере поспешно натянули на себя доспехи. А Танский монах велел Полководцу Белого Знамени поднять стяг для смотра военачальников и отдал приказ: «Строго охранять водные пути и горные проходы на подступах к лагерю. Каждый, кто впустит в лагерь странствующего ученого, странно одетого или говорящего, будет обезглавлен». Полководец Белого Знамени разослал приказ по всем отрядам. А Танский монах передал ему еще одно повеление: «Будет обезглавлен всякий, кто не явится на смотр; пройдет перед входом в шатер; скажется больным; будет смотреть по сторонам; кто представится сам; кто будет прыгать или кричать; кто посягнет на чужое место; кто будет шептать что-то другому на ухо; приведет с собой женщину; предастся праздным мыслям и мечтам; кому недостанет мужества; кто даст волю гневу и затеет драку».
После того как этот приказ был оглашен, на помосте раздались три удара в колокол. Каждый воин в лагере укрепил свой дух и выказал готовность проявить свою храбрость. Танский монах тоже закрыл глаза и замер в неподвижности на помосте, освещенном яркой луной.
Спустя час на помосте прозвучали четыре удара колокола. Со всех концов лагеря простые воины и военачальники сбежались к помосту на перекличку. Вот какая получилась картина:
Стяги, знамена – в ряд,
Копий с мечами – лес.
Стяги, знамена – в ряд,
Словно бы двадцать восемь созвездий
в небе ярко горят.
Слева – знамена с Ковшом,
Справа – стяги с Волом.
Кажется, здесь воссияли
все созвездья небес.
Копий с мечами лес
Напоминает древний
гадательных линий узор.
Чет – «небесный топор»,
Нечет – «земной топор»,
Словно бы гексаграммы,
известные с давних пор.
Звон драгоценных мечей —
Тигры в горах поспешают
умолкнуть скорей.
Блеск носорожьих лат —
Вмиг бледнеют драконы
в водах Пяти Морей. Каждый воин – гнева звезда,
Голос каждого – грома удар.
Танский монах взял в руки списки воинов и, прежде чем зачитать их, крикнул:
– Ратные люди! Теперь я состою над вами предводителем, и в моем сердце нет места жалости и состраданию. Пусть каждый из вас поостережется топора!
Он взмахнул стягом и принялся выкрикивать имена шести тысяч шести сотен и еще пяти военачальников. Тут ему неожиданно попалось имя «Чжу Унэн». Он сразу понял, что это не кто иной, как его бывший ученик Чжу Бацзе. Но воинский устав строг, и не следует показывать, что тебе повстречался старый знакомый.
– Ну-ка, выйди, покажись! – заорал Танский монах. – Больно ты уродлив и свиреп на вид. Ты, верно, чудище и задумал меня обхитрить! – И Танский монах приказал Полководцу Белого Знамени вывести Чжу Бацзе из строя и обезглавить.
Чжу Бацзе распростерся ниц и стал стукаться лбом о землю, приговаривая:
– Достопочтенный Полководец, не гневайся, позволь мне, ничтожному, замолвить за себя слово, а там уж казни! – И он сказал:
Мое прозванье – Чжу-Свинья,
восьмым в семье родился я.
На Запад Танский шел монах,
с собою прихватил меня.
Я с полдороги заскучал —
мне вдруг припомнилась семья.
В селенье к тестю поспешил,
надеясь обрести приют.
Но не нашел жены своей,
и мне приюта не дают,
Уехала жена моя.
Что ж, делать нечего – опять
иду-бреду на Запад я.
Случайно в лагерь завернул —
надеялся, что здесь друзья.
Пред Полководцем наземь пал,
о снисхождении моля,
На лагерную кухню он
пускай отправил бы меня.
Танский монах не сдержал улыбки и велел Полководцу Белого Знамени отпустить Чжу Бацзе, а тот, благодаря Танского монаха, отбил сто земных поклонов.
Потом Танский монах выкликнул Полководца-женщину по имени Хуа Куй. Из строя выехала на лошади красавица в воинских доспехах и с мечом в руке. Поистине она была:
Дважды по восемь красавице-деве,
тело – нежнейший творог.
Силы Земли и силы Неба
впитает – не уберечь.
С талии тонкой грозно свисает
страшный Драконов Меч.
Мстит за Зеленого Мужа красавица —
всем преподаст урок!
Затем было оглашено имя Старшего Полководца Сунь Укуна. Танский монах вдруг потупился и стал словно высматривать что-то под помостом. А случилось так, что Сунь Укун проник в лагерь и уже три дня скрывался там в обличье шестиухой обезьяны-воина. Услыхав свое имя, он выскочил из строя и упал на колени.
– Ничтожный Полководец Сунь Укун занят сейчас подвозом продовольствия и не мог прибыть на смотр, – сказал он. – Я, его брат Сунь Ухуань, хочу заменить его в сражении. Только посему я осмелился нарушить приказ Достопочтенного Полководца.
– Сунь Ухуань, откуда ты родом? А ну, живо отвечай, и я сохраню тебе жизнь, – сказал Танский монах.
Подпрыгивая и пританцовывая, Сунь Укун пропел:
Когда-то давно я слыл
оборотнем-смутьяном
И в мире известность обрел
под именем Обезьяна.
Потом Великий Мудрец
с Танским расстался монахом,
Но вскоре мы с ним родней
стали единым махом.
Теперь прозванья свои
произношу без страха:
Полководец Сунь, Шестиухий —
вот имена вертопраха!
– Шестиухая обезьяна была врагом Сунь Укуна, а теперь забыла старые обиды и обратилась к милосердию. Должно быть, отныне она стала хорошего нрава! – заключил Танский монах.
Он приказал Полководцу Белого Знамени выдать Сунь Ухуаню железные