Однако продолжу. Первое, что я услышал, был какой-то глухой удар. Вот именно: глухой удар. Какого рода? Как будто что-то твердое вонзилось в дерево. Затем я услышал шаги у моей двери. Неизвестный дошел до конца коридора, развернулся и двинулся в обратную сторону. Это были маленькие, легкие, частые шажки, как будто человек шел на цыпочках. Через несколько секунд снова раздался глухой стук. И вновь послышались тихие шаги, потом кто-то опять развернулся и пошел назад. Сызнова глухой стук. Вы знаете… – доктор Арчер склонил голову набок и засмеялся, извиняясь, – я пришел в раздражение. Не верите? Но это факт. Так и было.
Я позвонил в колокольчик, чтобы вызвать стюарда, однако ответа не последовало. Итак, я через силу поднялся, чувствуя ужасную дурноту и головокружение, и заковылял к двери. Раздались еще два глухих удара, пока я обшаривал переборку и не мог нащупать дверь. Что мне не понравилось, так это приглушенность услышанных мной звуков и опасливость шагов. Судите сами: была середина ночи. Казалось, шаги приближались ко мне.
Тогда – вжик!
Я открыл дверь, и что-то скользнуло в темноту. Только так я и могу описать происшедшее. Сделайте скидку на то, что мне было дурно и у меня плохое зрение. В любом случае маленький проход был пуст.
Однако туда проникал свет, горевший в главном коридоре. Кто-то использовал маленький аппендикс для метания тяжелого ножа в листок бумаги, приколотый к торцевой стенке под иллюминатором. На листке, кстати, было грубо нарисовано человеческое лицо. Метил неизвестный каждый раз в лицо, в глаз или шею. Вот почему я говорю, что провел довольно плохую ночь.
Он умолк. Взяв бокал с коктейлем, доктор осушил его и поставил на стол. На протяжении всего рассказа с лица его не сходило лукавое выражение, словно бы говорившее: «Знаете, я, может быть, и шучу, но, может, и нет». Затем он отряхнул брюки на коленях.
– Ах, хорошо. Выпьете со мной еще мартини? Нет? Уверены? Тогда я должен пойти и привести себя в порядок перед ланчем.
– Это правда? – спросил с недоверием Лэтроп.
– Совершенная правда, старина. Если не верите, спуститесь и взгляните на следы от ножа, оставшиеся на стене.
– Вы видели нож?
– Нет. Увы, нет. Его забрали.
– Я в это не верю! Извините, без обид, но, понимаете, я в это не верю и заявляю это категорически!
Доктор Арчер пожал плечами и улыбнулся. Он поднялся на ноги, одернул жилет и поправил свой безупречного покроя пиджак. Очевидно, это был первый раз, когда кто-то отважился рассказать удивительную историю (не важно, правдивую или нет) Лэтропу. И ему, привыкшему к роли рассказчика удивительных историй, это не понравилось. Хотя Лэтроп и придал своему лицу скептическое выражение, укоризненно покачав головой, Макс знал, что тот впечатлен.
– Может, на корабле водятся привидения? – предположил Мэтьюз. – Знаете, как в рассказе «Верхняя койка»[5].
– Может быть, и так, – согласился Лэтроп и усмехнулся. – Или, может быть, наш француз – призрак? Его никогда не видно, он появляется лишь за едой. Или призрак бедный старина Хупер… Я рассказывал вам о Хупере? – спросил Лэтроп, снова завладевая поводьями и направляя упряжку беседы в нужном ему направлении. – Он производит резиновые печати. Его сын…
– Извините, – перебил Макс. – Доктор, разве вы не сообщили о ночном происшествии?
– Сообщил? Кому?
Макс не знал, что сказать. Вряд ли он мог ответить – «капитану», поскольку история грозила оказаться розыгрышем. Или, что еще вероятнее, плодом фантазии доктора Реджинальда Арчера. У Макса было ощущение, что доктор Арчер вполне мог потчевать окружающих небылицами, заподозрив, будто кто-то пытается его надуть. Не исключено, что беседы с Лэтропом заставили доктора Арчера вообразить, будто тот только и делает, что громоздит одну небылицу на другую.
К сожалению, Лэтроп производил именно такое впечатление.
– А как же мишень? – спросил Макс. – То есть листок, на котором было нарисовано лицо? Вы сохранили его?
– Он у стюарда – или был у него, – невозмутимо ответил доктор Арчер. – Мишень прикрепили к стене английской булавкой. Вы можете спросить у стюарда, чтобы удостовериться, что я говорю правду. Честное слово, я рассказал все как было.
– Клянусь Небом, я верю, что так и есть! – внезапно заявил Лэтроп.
– В таком случае, – рассудил Макс, – мы должны предоставить все улики нашему эксперту-криминалисту.
Доктор Арчер приподнял свои почти невидимые светлые брови:
– А кто наш эксперт?
– Мистер Лэтроп. В конце концов, он представляет полицейское управление Нью-Йорка. Он решил пересечь океан, чтобы вернуть в Америку самого Фенелли.
Вторая сенсация.
– Это не совсем так, – заметил Лэтроп не моргнув глазом. – Я полагаю, брат объяснил вам ситуацию?
– Да.
– Его сведения немного неверны, – произнес Лэтроп, растягивая слова. – То, что я еду за Карло Фенелли, – правда. Но я не связан с полицейским управлением в том смысле, который вы имеете в виду. Я помощник окружного прокурора. Моя работа – следить, чтобы Карло не провернул один из своих знаменитых юридических трюков, достойных самого Гудини. Он на них великий мастер, наш Карло.
– Речь идет о том самом Карло Фенелли, аферисте? – осведомился доктор Арчер.
– Да. – И Лэтроп сопроводил это короткое слово жестом, отметающим данную тему как безынтересную.
Казалось, он взволнован чем-то другим.
Заложив руки за спину и сосредоточенно наморщив лоб, он покачивался перед камином; на лице его мелькнула мальчишеская ухмылка.
– Видите ли, я хочу высказаться насчет этого дела с метанием ножей, – продолжил он. – Так вот, я юрист, а не детектив. Спасибо, конечно, за лестный отзыв. Но на самом деле когда-то я увлекался изучением на досуге отпечатков пальцев. И одна вещь в истории доктора может оказаться очень занятной. Кто-то метал ножи в лицо, нарисованное на листе бумаги. Хорошо! Вопрос в том, было ли в этом что-то личное? Было ли это изображение какого-то конкретного лица? Вы могли бы его узнать?
Доктор Арчер щелкнул пальцами.
– Ах! Как глупо с моей стороны, – спохватился он, словно досадная мелочь ускользнула из его памяти. – Я должен был об этом упомянуть. Нет, в этом изображении не угадывались черты кого-то конкретного. Просто грубый набросок. Однако он определенно указывал на одно обстоятельство, если это имеет для вас какое-либо значение.
– И какое же?
– Это было женское лицо, – пояснил доктор Арчер.
Глава четвертая
– Макси, – позвала миссис Зия-Бей.
– Да?
– Макси-и-и!
– Да?
– Я ужасно хочу выпить. Ты не принесешь мне еще один бокал?
– Послушай, Эстель. Я бы с удовольствием принес тебе весь бренди, какой найдется на борту. Но ты и так пьяна как сапожник. Может, стоит сделать перерыв?
– Макси, не будь таким противным.
– Ну ладно. Стюард!
Все снова пошло наперекосяк.
В тот же вечер, в девять часов, «Эдвардик», столкнувшись со встречным ветром примерно в шестистах милях от маяка Эмброуз-Лайт, расположенного у входа в нью-йоркскую гавань, попал в полосу действительно бурной погоды. То же можно было сказать и о Максе Мэтьюзе.
В просторной длинной галерее, где кресла были слишком увесистыми, чтобы запросто скользить по полу, Макс расположился на одном из них, откинувшись на спинку, и собрался с духом. Миссис Зия-Бей, надувшись, опустилась коленями на сиденье другого. Он поднялся в галерею сразу после ужина, чтобы спокойно выпить кофе и устроить поудобнее больную ногу, которая побаливала из-за резкой смены погоды, а также успокоить внутренности, растревоженные сочетанием бортовой и килевой качки. Эстель Зия-Бей присоединилась к нему полчаса спустя. Как только Макс увидел ее в другом конце длинной галереи – она скользила по уходящему из-под ног ковру, придерживая широкий оборчатый подол вечернего платья из белого шелка, – он понял, в чем дело.
Эстель помахала перед ним пухлой белой сумочкой и многословно поведала о случившемся. Как выяснилось, Лэтроп и Джордж Э. Хупер были за ужином в плохом настроении. Покидая кают-компанию, они подсели к даме за столик и предложили выпить. Хупер, по словам Эстель, «заигрывал» с ней. Макс посчитал это совершенно невероятным, но воспаленное воображение могло подсказать ей что угодно. Излагая свою историю, она искусно сочетала показное чувство собственного достоинства с заливистым смехом и лукавым кокетством.
Одной рукой