– Мистер Грисуолд! – повторил капитан, и в его голосе послышались приглушенные громовые раскаты. – Довольно! Вопрос не в том, во что был одет убийца. Вопрос в том, как, черт возьми, отпечатки больших пальцев, настоящие, реальные отпечатки больших пальцев, были оставлены на месте преступления призраком! Кем-то, кого вообще нет на борту лайнера! Кем-то… – Подняв для пущей выразительности свои большие пальцы, коммандер опустил руки и взмахом отмел допущение. – Я в такое не верю! – добавил он. – Это невозможно. Но что нам теперь делать?
– Я знаю, что сделал бы, будь я на вашем месте, – отозвался Лэтроп.
– Ну и?..
– Я передал бы это дело в руки сэра Генри Мерривейла, – продолжил Лэтроп. – Я никогда с ним не встречался, но слышал, что он настоящий мастер распутывать подобные истории.
Макс изумленно воззрился на безмятежного Лэтропа.
– Сэр Генри Мерривейл? – вскричал Макс, чувствуя, что мир сходит с ума. – Я познакомился с ним семь или восемь лет назад, когда работал на Флит-стрит[17]. Но он в двух тысячах миль отсюда! Он…
– Нет, вы заблуждаетесь, – возразил Лэтроп. – Он наверху, на шлюпочной палубе, в каюте рядом с капитанской.
– Старина Г. М. на борту этого судна?
Лэтроп выглядел удивленным.
– Разве брат не сказал вам? Вижу, что нет. Мерривейл и есть тот девятый пассажир. Не знаю, почему этот факт так усердно замалчивают, к чему вся эта таинственность, но капитану пришлось предъявить сэра Генри, когда речь зашла о снятии отпечатков пальцев у всех на борту.
– Старина Г. М.! Боже милостивый, он как раз тот, кто нам нужен! Где он сейчас?
Коммандер Мэтьюз взглянул на часы:
– Приближается время обеда. В данный момент, полагаю, он в парикмахерской, бреется. Я сказал ему, что к этому времени большинство пассажиров отправится в кают-компанию. – Капитан позволил себе безрадостную усмешку. – Так ты говоришь, что довольно хорошо с ним знаком, Макс?
– Он выставлял меня из своего кабинета не реже двух раз в неделю.
– Тогда поднимись и поприветствуй его. Он меня не слушается. Самый упрямый мерзавец, с которым я когда-либо сталкивался, – заявил коммандер Мэтьюз, качая головой. – Расскажи ему о случившемся. И посмотрим, что из этого выйдет. Будет небезынтересно узнать его мнение.
Глава девятая
– Послушайте, любезный, – раздался раздраженный голос. – Гори все огнем, но мне это надоело. Я знаю, что лыс, как Юлий Цезарь. И мне не требуются никакие, черт их побери, средства для отращивания волос! Я хочу побриться. По-брить-ся, побриться! Это все, чего я хочу. Ради всего святого, оставьте себе ваши сомнительные снадобья и займитесь бритьем!
– Но средство-то прямо замечательное, сэр, – не унимался искуситель. – После него и на бильярдных шарах усы отрастают. Знали бы вы, как оно помогло моему дяде, моему родному дяде, заметьте, сэр!
Макс выглянул из-за двери парикмахерской.
Взгляду его открылось впечатляющее зрелище. Корпулентная туша Г. М., в котором было две сотни фунтов чистого веса, размещалась в кресле под таким углом, что, казалось, того и гляди сверзится на пол при очередном крене корабельного корпуса. Укутавшая его простыня доходила до подбородка и почти полностью покрывала кресло. На виду оставалась только голова. Лицо Г. М. выражало какую-то страдальческую злобу. Обездвиженный и беспомощный Г. М. уставил в потолок взгляд негодующей жертвы.
Парикмахер, аккуратный человечек в белой куртке, правил бритву длинными, любовными движениями Суини Тодда[18].
– Имейте в виду, сэр, он был таким же лысым, как и вы, позвольте вам заметить. Да куда там, он был совершенно лысый! В конце концов, у вас тут еще осталось немного волос, – заявил парикмахер, оттягивая ухо Г. М. и заглядывая за него. – Так вот, он сказал мне: «Джек, где ты взял это замечательное средство? Оно творит чудеса». И я ответил: «Рад это слышать, дядя Уильям. Оно оказалось действенным?» – «Действенным? – переспросил он. – Говорю тебе, Джек, без обиняков: через двадцать четыре часа после первого нанесения волосы поперли, как в фильме о природе, где цветок вырастает и распускается за одну ночь. Причем волосы черные как смоль! А мне ведь шестьдесят два, если не больше». Позвольте спросить, сэр, а сколько лет вам?
– Послушай-ка, сынок! Мне не нужно никаких средств для отращивания волос! У меня есть…
– Как вам будет угодно, сэр… Дело ваше, – вздохнул парикмахер, отложив бритву и нажав ногой на педаль, опустившую спинку кресла еще ниже, так что клиент издал тревожный вопль. – А могу ли я предложить вам красивый накладной нос?
– К черту накладной нос! – взревел Г. М. – В чем дело, сынок? Уж не собираешься ли ты отрезать мой собственный? И черт тебя побери, будь осторожен с горячим компрессом. У меня чувствительная кожа. Ей-ей!
– Ни боже мой, сэр! – оскорбился парикмахер. – Я не причиню вам телесных увечий. Однажды мне случилось брить четырнадцать клиентов во время ужасного шторма, так я не порезал ни одного из них. Нет, я вам толкую про маскарад. Правда, не знаю, устроят ли его в этом рейсе, когда пассажиров так мало, но я всегда говорил, что нет ничего лучше хорошего маскарада. Я мог бы сделать из вас отличного разбойника, сэр. Или вы могли бы выпятить подбородок, надеть шапочку, какую носит Муссолини, и стать форменным дуче.
– Ради всего святого, осторожней с компрессом! Осторожней!
– Сейчас все будет готово, сэр, – сказал парикмахер, ловко снимая очки с Г. М. и обматывая его лицо дымящимся полотенцем. Тут он заметил Макса. – Проходите, сэр! Присаживайтесь. Будете следующим.
– Мне ничего не надо, спасибо, – откликнулся Макс. – Я хочу потолковать с этим джентльменом.
Пока он говорил, фигура в кресле зашевелилась. По простыне пробежала рябь. Из-под белого покрова выпросталась рука и сдернула полотенце. Красная, как вареный омар, физиономия Г. М. исказилась дьявольской злобой, когда он уставился на Макса.
– Репортеры! – взвыл он. – Опять репортеры! В тот самый момент, когда я вообразил, будто наконец-то обрел немного тишины и покоя, появляются репортеры. О, мои глаза… Дайте мне очки!
– Но сэр… – начал парикмахер.
– Дайте мне очки, – настаивал Г. М. – Я передумал. Я не хочу бриться. Я собираюсь отрастить усы и бороду вот до этого самого места.
Длина предполагаемой бороды казалась невероятной.
Сэр Генри выкатился из кресла, сунул парикмахеру деньги и нацепил очки. Его массивная фигура была украшена (в дополнение к золотой цепочке часов) огромным зубом лося, который кто-то подарил ему в Нью-Йорке.
Неуклюже проковыляв к вешалке, он надел плащ и большое твидовое кепи, которое натянул по самые уши, – невероятное зрелище, не поверишь, пока не увидишь своими глазами.
– Послушайте!.. – запротестовал Макс.
С огромным достоинством Г. М. вразвалку вышел из парикмахерской. Макс последовал за ним. Так они добрались до сувенирной лавки. Тут манеры Г. М. немного смягчились.
– Выкладывайте что хотели, – прорычал он, недовольно шмыгая носом. – Если бы вы начали разговор в проклятой цирюльне, через десять минут о нем шушукались бы по всему кораблю.
Волна облегчения захлестнула Макса.
– Я рад снова видеть вас спустя столько лет, Г. М., – произнес Макс. – Вы не выглядите ни на день старше. Но что, черт возьми, вы делаете на борту этого судна? Откуда такая секретность?
– Однако я все-таки стал старше, – мрачно заметил Г. М. – И у меня несварение желудка. Видите? – Из кармана плаща он выудил гигантскую бутылочку с белыми гранулами и понюхал ее. – Возможно, я недолго задержусь в этом мире, сынок, но сделаю все, что в моих силах, пока я здесь. Когда я уйду, – он бросил на Макса пророческий зловещий взгляд, предвещавший худшее, – возможно, о старике начнут вспоминать чаще, нежели сейчас. И не утруждайте себя мыслями о том, что я тут делаю. У меня есть свои причины здесь находиться.
– Как долго вы пробыли в Америке?
– Пять дней.
Макс воздержался от дальнейших расспросов. Каким стало положение Г. М. в Уайтхолле[19] после начала войны, он не знал, но надеялся, что у старика по-прежнему вдвое больше мозгов,