– А что насчет сыщика?
Эвелин улыбнулась:
– Он тоже не чужд театральности. Его ответ занял всего лишь строчку. Что-то вроде приписки карандашом на доске объявлений: «Итак, дорогие друзья, я тоже буду там. Гаске».
Я улыбнулся в ответ, и мы оба почувствовали себя лучше.
– Письмо Гаске отправлено из Марселя?
– Не знаю. Об этом умалчивают. Газетчики подыгрывают Гаске и держат все в тайне. Но, несомненно, так оно и было. Спичка, поднесенная к запалу, сделала свое дело. Теперь температура горения достигла двух тысяч градусов и огонь грозит расплавить любой металл. Именно Фламан первым догадался использовать микрофон, чтобы прослушивать замок сейфа. Именно Фламан украл изумруды де Рюйтера в Антверпене. И именно он тайно их вывез, несмотря на полицейские облавы по всей стране. Спрятал в шерсти огромного ньюфаундленда, сопровождавшего короля Бельгии, как выяснилось позднее.
Мне ничего не оставалось, как заглянуть в записи Эвелин. Вырисовывалась противоречивая фигура, сочетавшая в себе, с одной стороны, дерзкого храбреца, тяготевшего к дьявольским выходкам напоказ, а с другой – упорного, скользкого и жестокого, как сатана, преступника. Например, пока комиссар полиции распекал за глупость коллег, не сумевших поймать Фламана, некий «рабочий» вошел в полицейский участок – якобы для того, чтобы забрать в ремонт кое-какую мебель, – а вышел оттуда с любимым креслом комиссара под взглядами дюжины полицейских. Точно таким же манером Фламан похитил часы из зала суда, где комиссар давал показания во время судебного разбирательства. Тем не менее Фламан едва не прикончил охранника в Монте-Карло, когда тот застал его врасплох.
Чем больше я читал, тем больше приходил в бешенство. У меня были все основания полагать, что мой паспорт в тот вечер украл именно Фламан. Этот Гаске, наверное, достойный противник. Но хотел бы я посмотреть на дуэль между Фламаном и сэром Генри Мерривейлом. Фламаном нельзя было не восхищаться, но теперь у меня имелся к нему свой личный счет, и я отдал бы правую руку, чтобы поквитаться.
Когда тем же вечером я спускался по лестнице своего отеля, гроза уже разразилась и накрыла чащу из белых фонарей на площади Согласия. Париж погрузился во мглу. На него обрушились потоки воды, то и дело озаряемые зловещим блеском молний. Это буйство не походило на обычную весеннюю грозу, а нам предстояло проехать семьдесят пять миль. У меня имелись международные права, поэтому я сел за руль. Мы пересекли мост Инвалидов, чтобы выехать из Парижа через Версальские ворота. Лавировать в нескончаемой веренице авто стоило немалого труда. Мы оба молчали, прислушиваясь к равномерному скрипу дворников, скользящих по лобовому стеклу, барабанной дроби дождевых капель. Эвелин, одетая в непромокаемый плащ и снявшая шляпку, наконец заговорила:
– Ты прочел?..
– Да.
– И что думаешь?
– Крепкий орешек. И меня беспокоит, по зубам ли он Гаске.
Она рассмеялась, поплотней задвинула боковую шторку, а затем откинулась назад, так что свет огоньков на приборной панели отразился в ее насмешливых глазах. Она сидела так уютно, словно устроилась у камина, отгородившись от непогоды за окном тяжелыми портьерами.
– Надо думать. А все почему? Ты пока прочел лишь то, что я накопала на Фламана. Если бы ты хоть что-то знал о Гаске, с легкостью поставил бы на него все свои деньги. У меня сейчас нет времени вдаваться в подробности. Но инспектора не зря называют «остряк Гаске». Он из тех, кто разит убийцу эпиграммой и вежливо кланяется, прежде чем выстрелить. Именно он поймал душегуба, который убивал своих жертв при помощи толченого стекла. Гаске такой же яркий, как и его соперник, поэтому ожидается настоящая битва гигантов. Знаешь, Кен…
– Да?
– Понимаешь, если бы не это ощущение… Я ничего не могу с собой поделать… Меня не оставляет чувство, будто происходит что-то гораздо более грозное и опасное, чем можно было ожидать… Если бы не это, я, пожалуй, наслаждалась бы своим участием в этой истории. Вот мы мчимся со свистом бог знает куда и почему. Одному Господу ведомо, когда мы вернемся назад. – Она сделала довольный жест. – В общем, темная дорога влечет нас к темным делам, понимаешь? Ни ты, ни я вообще не имеем понятия о том, что нам делать. И это первый раз, когда даже Г. М. – я знаю – оказался бы в тупике. Почему сэр Джордж Рамсден должен приехать в Париж, а затем немедленно отправляться в маленькую гостиницу близ Орлеана?.. Хм. Рамсден! Мне удалось исподволь выяснить, что он пользуется немалым влиянием в Министерстве иностранных дел. Ты его знаешь?
Так получилось, что я действительно знал его, и довольно хорошо. Он был известен как прожигатель жизни, поигрывающий на скачках баронет, но это была одна только видимость. Немногие подозревали, насколько тесно он связан с Министерством иностранных дел. Рамсден был хорошим малым. Дипломат под прикрытием, действующий без официальных полномочий, но приносящий империи больше пользы, чем политические деятели, о которых трубят все газеты. Внешне он был полной противоположностью тем привычным посольским чинам, которые сухой чопорностью и полным равнодушием ко всему и всем производили неизбывное и, увы, неприятное впечатление на окружающих. Толстый вспыльчивый коротышка Рамсден имел манеры полковника из комиксов. Его страстью были дамы, виски, азартные игры и спорт любого рода. Но он умел быть британцем с британцами, мусульманином с мусульманами и, насколько я знаю, зулусом с зулусами. Причем дела свои вел всегда тихо. И уж если привезти единорога в Лондон было поручено сэру Джорджу, значит единорог был дьявольски важен.
– В любом случае, – добавил я, – мне кажется, мы пренебрежем очевидной зацепкой, если не попытаемся выяснить, чтó замышляет Уайтхолл. Рамсден прибыл в Марсель вчера. Где он был до этого? Откуда взялся?
– Из Афин.
– Из Афин? Там какие-то неприятности?
Она задумалась:
– Куча неприятностей, старина, но ничего такого, что касалось бы нас. Или касалось бы Рамсдена, насколько я могла выяснить. Он проводил отпуск в Афинах. Похоже, это все, что кто-либо знает.
После ее слов мы умолкли. Мне приходилось следить за дорогой, которая стала далекой от идеала, едва мы выехали из Парижа через Версальские ворота и понеслись по булыжникам через придорожные деревни, оставив Сену справа от нас. Вместо того чтобы утихнуть, буря разъярилась еще больше, оглушая нас раскатами грома.
– Мы никуда не успеем, двигаясь с такой скоростью! – произнесла Эвелин, перекрывая ее рев. – Ты не можешь немного поддать газу?
Я пытался. Подъехав к Версальскому дворцу, мы свернули налево, проскочили трудный поворот и разогнались до пятидесяти миль в час на хорошей дороге,