Затем Г. М. повернулся к Огюсту и заговорил по-английски.
– Вы довольно хорошо описали сегодняшние разговоры, но есть одна вещь, которая меня интересует больше всего остального… – начал он. – Судя по тому, что вы сами нам рассказали, вы поняли все, что мы говорили по-английски, не так ли? На самом деле вы ведь недурно владеете английским, а?
– Да, могу изъясняться, – признался Огюст, и впервые мне показалось, что он насторожился. – У полковника много друзей-англичан.
Г. М. задумчиво посмотрел на него.
– Весь сегодняшний вечер Гаске объяснялся с нами по-английски, – продолжил сэр Генри. – Заговорил на этом языке, как только представился, что было вполне естественно в компании, где на нем говорит большинство. Но даже когда он вышел и оставил нас, то, как я слышал, все еще обращался к вам по-английски. Рискну предположить, – он выставил вперед указательный палец, – рискну предположить, что он все время говорил с вами на этом языке. Верно?
Огюст поклонился. В это время раздался быстрый и легкий стук в дверь. В комнату вошел д’Андрие. Он переоделся в парадный вечерний костюм и напоминал любезного седовласого Мефистофеля. Его проницательные глаза быстро оценили ситуацию, и он стал очень серьезен.
– Огюст, я полагаю, рассказывал вам о проделках нашего покойного друга, – скорее констатировал, чем спросил, он. – Наши друзья внизу сейчас ужинают с хорошим аппетитом, и я надеюсь, что мы скоро к ним присоединимся. Но сначала…
– У вас появились какие-то соображения? – осведомился Г. М., смерив хозяина задумчивым взглядом.
– У меня в уме крутятся два вопроса. Один такого свойства, что на него вряд ли будет дан ответ… – Он посмотрел на Рамсдена в упор. – Я хотел бы знать причину, по которой при каждом упоминании единорога сэр Джордж улыбается. Он улыбается! А он не дурак, вопреки тому, что, по-видимому, думает Фламан.
– Благодарю за лестное мнение, – усмехнулся Рамсден. – Обычно мне удается справляться с трудностями. Боюсь, я не могу ответить на первый вопрос. Какой будет второй?
Морщины на лице д’Андрие разгладились.
– Второй заключается вот в чем. Первое письмо Фламана ко мне, господа, было подлинным. Так случилось, что у меня есть доказательства его подлинности. Тогда зачем Фламану понадобилось красть пишущую машинку мистера Фаулера, печатать вторую записку, отрицающую подлинность первой, и подбрасывать ее? Конечно, при условии, что автор второй записки действительно Фламан. Как я уже сказал, у меня есть убедительные доказательства подлинности первого письма.
Рамсден выругался. Г. М. хитро подмигнул.
– Что ж, джентльмены, – сказал он небрежно, – как выразился бы юный Миддлтон, держитесь за свои стулья. Мы снова в сумасшедшем доме. В той забавной комнате, где все вверх ногами. Причем стоит вам освоиться с подобным положением вещей, как все опять переворачивается и сводит вас с ума сильнее прежнего… Итак, у вас есть доказательства. Какие?
Д’Андрие подошел к стоявшему в центре столу, уселся с удобством на стул и достал портсигар. Он выглядел слегка раздраженным.
– Разумные. Да, да и еще раз да! Я не детектив, джентльмены, но некоторые вещи кажутся мне очевидными. Сегодня вечером, когда я прочитал вам первое письмо Фламана, мистер Миддлтон – благодарю, что напомнили о нем, – сказал: «Мне хотелось бы знать, что ответил Гаске!» Тогда я пообещал: «И вы узнаете, сэр, если таково ваше желание». Получив письмо от Фламана, я, как он и просил, переслал его эпистолу Гаске. Я отправил оригинал письма. Стоит ли говорить, что послание, которое я показал вам сегодня вечером, было копией? Признáюсь, я хотел произвести драматический эффект. Но я был не настолько глуп, чтобы послать Гаске копию: он мог бы мне не поверить, если бы не увидел оригинала.
Итак, Гаске, который лучше всех должен знать подпись Фламана, написал мне ответ, показывающий, что он поверил написанному! Однако теперь Фламан отрицает, что писал первое письмо. Почему? Послание, которое я вам показал, было отпечатанной на машинке копией, под которой я скопировал подпись Фламана, и тот мог с полным основанием отрицать, что это его рука… но как он мог отрицать подлинность самого письма? Если хорошенько подумать, не разумнее ли предположить, что первое письмо было подлинным, а за опровержением скрывается какой-то трюк либо на самом деле автор не Фламан?
Последовала пауза, при этом Рамсден сделал протестующий жест.
– И тем не менее, – медленно произнес Г. М., – я все-таки думаю, что вы не без задней мысли решили поднять этот вопрос именно сейчас. Черт возьми, к чему эти попытки запутать нас и все усложнить, если только вы… Хм. Что у вас на уме?
Д’Андрие оставался невозмутим.
– Дело вот в чем, – проговорил он. – Я хотел бы прояснить кое-какие обстоятельства, касающиеся мистера Кирби Фаулера.
Этот последний, сидевший на кровати и рассеянно разглядывавший свои ботинки, резко вскочил.
– Некоторое время назад его попросили, – невозмутимо продолжал д’Андрие, – сравнить две подписи. Одна была сработанной мной неуклюжей копией, которая не обманула бы и ребенка, знающего почерк Фламана. Другая стояла на записке, подброшенной нам в этой галерее некоторое время назад. Верно? Мистер Фаулер не стал категорически заявлять, что моя копия – плохая подделка. Напротив, он сказал, что это очень хорошая подделка – на самом деле, настолько искусная и настолько похожая на оригинал, что она выдержала бы проверку у любого, кто не знал настоящей. Это была подделка, да, но превосходная. А я знал, что это неправда. – Д’Андрие резко поднял руку. – Пожалуйста, пока ничего не говорите. Когда я открывал свой дом для гостей сегодня вечером, речь не шла об убийстве. Сейчас я не помогаю Фламану. Поскольку Гаске мертв, я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы поймать Фламана и отправить его на гильотину. Вы это понимаете?
Мы все хранили молчание.
– Очень хорошо. К кому мы обращались с просьбой оценить подлинность первого письма, когда нашли второе? К мистеру Фаулеру. На чьей пишущей машинке, якобы украденной, что подчеркивалось особо, была напечатана записка? Мистера Фаулера. Но как она могла быть украдена? Весь багаж был разнесен по комнатам, и мистер Фаулер, по его собственному признанию, первым из всех поднялся наверх, поскольку хотел наблюдать за дверью мсье Гаске. Что подводит нас к заключительному пункту. Незадолго до убийства в бельевой опустили рубильник, выключив свет в галерее, и поставили туда пишущую машинку. Мистер Фаулер, по его собственным словам, все время наблюдал за галереей. Возможно, вы заметили, что дверь его комнаты, выходящая в галерею, находится