Она истекала кровью и дышала, как собака в невыносимую жару, часто и прерывисто. Тогда Крик подошёл к ней, присел на корточки и поднял бледное веснушчатое лицо за подбородок. Почти что нежно.
Рыжие волосы опутали его запястье. Он смотрел на Рамону, прямо в её глаза, и на миг мне почудилось, что весь мир перестал существовать для него и, кроме них двоих, никого не осталось. Поджав плечи, я испугалась, что Крик убьёт её. И малодушно захотела, чтобы он сделал это…
Рамона изменилась в лице, обняла его запястье, прислонила другую окровавленную ладонь к мощной широкой груди, покрытой чёрной футболкой. Мы с ней знали, что сейчас произойдёт. Но она надеялась до последнего или плохо знала этого мужчину, потому что шепнула, уставившись на него так, будто он был самой большой её любовью в целой жизни. Я вскинула брови, глядя на неё. Мне уже доводилось видеть, что Крик делал с такими, как она.
– Вик. Прошу, остановись.
Вот это актриса.
Он равнодушно слушал её, но хватки не ослаблял.
– Ты же помнишь, как нам было вместе хорошо, Вик, – шептала она. – Во имя нашей старой дружбы. Во имя человеколюбия, ты же не психопат, ты не мясник. Это безумие. Оно должно кончиться. Ты же неплохой парень. Неплохой. Я в это верила. Я и сейчас верю.
Он равнодушно повернул её голову вправо и влево, точно разглядывал Рамону, как редкое насекомое, и она застыла перед ним, с мольбой глядя снизу вверх. Из неё вытекала кровь, из раны справа над грудью, а она на что-то рассчитывала?
Он ласково провёл тыльной стороной ладони по её скуле. Пальцы, покрытые чёрной перчаткой, коснулись пухлых губ, и он чуть приоткрыл их. Он снисходительно посмеивался там, под своей маской. Казалось, он весь излучал презрение, но это видела только я. Рамона была из породы слепцов, потому молча прижалась к его руке губами.
Крик эту руку отнял и напрягся. Рамона взахлёб взмолилась:
– Я была твоей первой любовью, Вик! Мы были лучшими друзьями! Помнишь? Вик, прошу! Я была первой! Я была пер…
Слова застыли на губах, когда он резко вонзил нож ей под грудь, вызвав тихий стон. Он поднял маску, толкнув её наверх запястьем, и диковато улыбнулся Рамоне. Улыбка была вполне осмысленной. И мне показалось, что с другими жертвами он был добр, потому что прятал лицо, но ей мстил по-особому изощрённо. Рамона застонала снова. Вик дважды жестоко провернул нож в ране.
– А я у тебя первым не был.
Он дождался, когда глаза её остекленеют, а дыхание остановится, и откинул уже мёртвую Рамону в сторону, после чего встал и выпрямился. Я замерла на месте: теперь даже пошевелиться было страшно, но он и не взглянул на меня. Перешагнул через труп своей старой подруги и наклонился к Люку Палмеру:
– Ну-ка, герой. Подъём.
Вик взял в кулак его волосы, намотал на кулак и прямо так, за чуб, протащил Люка вслед за собой. Потом бросил его возле учительского стола, подошёл к ведру с водой, в которой мыли губки для доски, и спокойно вылил её на голову Палмеру.
– Кха-кха!
Тот, кашляя, прыснул брызгами и мотнул мокрыми волосами, почти мгновенно придя в чувство. Пару секунд Люк до конца не понимал, что происходит, но, когда всё же понял, Крик поднял его за грудки и припёр к стене. А затем коротко замахнулся.
Нож-боуи пронзил бледную жилистую руку, и Люк закричал. Вынув ещё один нож из-за ремня брюк, Крик впечатал второе запястье Люка в стену и вогнал в него лезвие. Вопли превратились в злые, измученные рыдания; охотник стал жертвой. И Крик покачал пальцем перед скривившимся от боли Палмером, раздвинул коленом его длинные ноги и больно надавил им на пах. Люк, истекая кровью, закричал: «На помощь!» – но не успел договорить, как кулак Крика впечатался в его челюсть.
– Когда ты понимаешь, какая власть сосредотачивается в твоих руках, возникает пьянящее чувство, что ты можешь буквально всё, – мягко сказал убийца, вглядываясь в лицо своего врага. И вдруг он бросил мне: – Лесли!
Я поджала плечи, надеясь, что он обойдёт меня стороной и забудет, что я существую. Но он продолжил. Голос его был холодным, пустым:
– Подай мне ещё нож. Знаешь, где он, Палмер? Я сунул его в ножны на бедре, когда разделывался с депьюти Стивенсом, вашим пособником. А ты мне, кстати, скажи, в полиции Скарборо все истязатели или шериф с ним сошёлся на этой почве, мучая младшего сына? М? Я знаю, что Лайл Стивенс сделал с шестилетним пацаном Роби Вильялопесом, прежде чем утопить в болоте. А перед этим он попросил Дрю, Кейси и Лору подманить мальчишку к себе. И они это сделали.
Люк рванулся вперёд, но завопил от боли и повис на ножах. Голос Крика стал льдом:
– Ну же, Лесли. Я жду.
Я на ватных ногах подошла к нему. Страх, что ему причинят боль или поймают, уже сменился страхом перед ним. Зря я о нём беспокоилась. Нужно было бояться не за него, а его. Я неловко вынула нож из прочного кожаного футляра, стараясь не касаться мощного мускулистого бедра, и протянула рукоять в чёрную руку под перчаткой.
– Спасибо, чикала.
Когда он так назвал меня, я вздрогнула, будто меня ударили, и бесшумно отошла назад.
– Ты думаешь, поступаешь благородно? – скалясь, клокотнул Люк Палмер. Воздух свистел сквозь его зубы. – Считаешь, что мстишь, да? За этих людей? И, убив моего отца и меня, всё это прекратишь?
– Нет. – Крик улыбнулся. – И ты это знаешь. По большому счёту, прямо сейчас мне на всех плевать. Это всё не ради мести. Ну не только ради неё. Понимаешь, – он крепче передавил Люку глотку. Тот захрипел. – Сначала я действительно взбесился, потому что вы творили дичь, и дичь эта по крупице складывалась в беззаконие. А беззаконие меня злит. Знаешь, что полагал твой папаша и такие выродки, как он? Что закон здесь – вы. Порядок – вы. Я пришёл из армии и встал на ноги с навыками достаточными, чтобы работать при должном обучении в полиции или охране. Но твой папаша выкатил то старое дело, когда один мудак сорвался со строительного крана, желая поймать меня, семнадцатилетнего пацана, и прибить – с твоей лёгкой руки. А потом легко спрятал труп своей жены, так, что никто даже не поинтересовался, куда делась