Прокурор. – В каких городах протекала карательная деятельность «зондеркоманды»?
Буланов. – Как мне известно, карательная деятельность нашей команды протекала в городе Харькове и в станице Нижне-Чирской.
Далее подсудимый Буланов подробно излагает факты зверской расправы с гражданским населением, которая проводилась «зондеркомандой» в Харькове, станице Нижне-Чирской и других районах. Работая в качестве шофера «зондеркоманды», Буланов неоднократно присутствовал при расстрелах мирных советских граждан.
Прокурор. – Вы лично принимали участие в расстрелах советских людей, когда и где это происходило?
Буланов. – Да, работая шофером гестапо, мне приходилось часто ездить на расстрелы, а также на аресты советских граждан в городе Харькове, в станице Нижне-Чирская и в других районах.
Прокурор. – Вот расскажите об этом подробно.
Буланов. – В начале декабря месяца 1941 года в Харькове по приказанию шефа гестапо было расстрелян с около 900 человек, находившихся на излечении в Харьковской больнице.
Прокурор. – Какое вы участие принимали в этом деле?
Буланов. – Мне было предложено подать трехтонную машину в распоряжение Харьковской больницы. Когда я прибыл в Харьковскую больницу, туда прибыли также, кроме моей машины, еще 9 грузовых трехтонных автомобилей.
Прокурор. – Сколько рейсов сделали?
Буланов. – Мне пришлось сделать четыре рейса, за которые я доставил к месту расстрела примерно около 150 человек.
Прокурор. – Видели ли вы, как расстреливали немцы?
Буланов. – Да.
Прокурор. – Расскажите, как это происходило.
Буланов. – Когда я прибыл в больницу, то мне было сказано, чтобы я подал машину к одному из больничных корпусов. В этот момент гестаповцы стали выводить больных в одном белье и погружать их в машины. После погрузки в сопровождении немцев я повел машину к месту расстрела. Это место находилось примерно в четырех километрах от города. Когда я прибыл к месту расстрела, там уже стояли крики и плач расстреливаемых больных. Немцы расстреливали их на глазах у остальных больных. Люди молили о пощаде, падали в холодную грязь голыми, но немцы сбивали их в ямы, после чего производили расстрел.
Прокурор. – Расскажите, что вам известно о расстреле детей в Нижне-Чирской детской больнице.
Буланов. – Летом, когда команда СД была разбита по отделениям и выехала в разные города, районы и местечки, то мне пришлось с отделением команды СД поехать в станицу Нижне-Чирская. Числа 25–26 августа 1942 года мне и шоферу Блохину было предложено приготовить машины. Когда машины были готовы, нам приказали вести их в Нижне-Чирскую детскую больницу. Когда мы приехали туда, то гестаповцы стали выводить детей из больницы и погружать в машины. Дети были оборванные, распухшие от голода. Многие дети сопротивлялись и не хотели погружаться в машину, но гестаповцы стали их уверять, что они поедут к дядям и тетям в город Сталинград. Некоторые дети, поддавшись уговорам, сели в машину, некоторые же сопротивлялись до конца, после чего гестаповцы насильно погрузили и их в машину, и мне было приказано застегнуть сзади машины брезент. Когда я выполнил это приказание, то в сопровождении немцев поехал на станцию Чирская, где за мостом, в 3–4 километрах от станицы Нижне-Чирская, была заранее приготовлена яма. Подъехав к яме, я по приказанию шефа отделения, а также и другие гестаповцы стали водить детей к яме, около которой стоял гестаповец, немец Алике, фамилии точно не знаю. В упор из автомата в голову он расстреливал детей, после чего сталкивал их в яму. Дети, видя происходившее, вырывались и кричали: «Дядя, я боюсь», «Дядя, я хочу жить, не стреляйте в меня», – и т. д., но на это немцы не обращали внимания.
Прокурор. – В каком же возрасте были дети?
Буланов. – Дети были в возрасте от 6 до 12 лет.
Прокурор. – Вы, Буланов, видели «газовую машину», в которой люди умерщвлялись окисью углерода?
Буланов. – В январе 1942 года к нам в гараж из Германии прибыла такая автомашина. Немцы эту машину называли.
Прокурор. – А ремонтировать вам ее приходилось?
Буланов. – Приходилось мне также ее ремонтировать и производить чистку. При производстве чистки машины я видел внутри кузова, когда выметал, детские шапочки, башмачки, очевидно, спавшие с умерщвленных детей.
Прокурор. – Расскажите подробно, что из себя представляла эта машина, устройство ее, как она выглядит, как умерщвлялись люди в этой машине.
Буланов. – Эта машина представляет из себя двухосный, огромных размеров автомобиль тоннажем примерно 5–7 тонн. Окрашена она в серую краску. На ней поставлен шестицилиндровый мотор. Кузов этой машины имеет двухстворчатую дверь, герметически закрывающуюся. Герметичность достигалась, очевидно, при помощи каучуковой прокладки, которая была на дверцах.
Прокурор. – Это прокладка дверей?
Буланов. – Да, прокладка дверей. Внутри кузов обит оцинкованным железом, внизу кузова находится деревянная решетка.
Прокурор. – То есть эта решетка представляет из себя пол?
Буланов. – Да, как бы пол, на который становятся ногами арестованные. Внизу машины находится выхлопная труба мотора, от которой через специальный шланг в кузов проходит отработанный газ. Когда люди погружаются в автомобиль, он закрывается, включается мотор и идет до места выгрузки. В этот период люди умерщвляются.
Прокурор. – Вы много раз наблюдали, как грузили людей в «газовую машину»?
Буланов. – Мне приходилось наблюдать погрузку несколько раз, а выгрузку приходилось наблюдать 20 с лишним раз.
Прокурор. – Кто из немцев обслуживал эту машину?
Буланов. – Шофером на этой машине был немец, лет 35–36, вид у него был болезненный. Фамилии его я не знаю.
Прокурор. – А по чьему приказанию эта машина использовалась, знаете?
Буланов. – По приказанию шефа гестапо.
Прокурор. – Как фамилия?
Буланов. – Фамилии шефа я хорошо не помню, как будто Ханебиттер.
Прокурор. – Какое участие вы принимали в погрузке в эту машину?
Буланов. – Мое участие выражалось в том, что я возил полицейских на место выгрузки.
Прокурор. – Сколько раз?
Буланов. – Мне приходилось возить больше 20 раз за период с января по июнь 1942 года.
Прокурор. – Сколько же, таким образом, на ваших глазах, при вашем участии было умерщвлено людей этой машиной?
Буланов. – Когда я привозил полицейских на место выгрузки, мы выгружали трупы в бараки Харьковского тракторного завода, после чего гестаповцы зажигали эти бараки. Когда мы вновь приезжали на место, то бараки были уже сожжены. Таким образом, мне приходилось сваливать трупы в два барака. Но до этого там были уже трупы. Точно определить я не могу, но приблизительно на моих глазах были сожжено до 600 трупов, а то и больше.
Прокурор. – Бараки эти сжигались на ваших глазах?
Буланов. – Я видел только, как их обливали какой-то жидкостью, но когда зажигали бараки, мне не приходилось видеть.
Прокурор. – Приходилось видеть вам, как грузили в эти «душегубки» детей, грудных младенцев?
Буланов. – Неоднократно. Два или три раза приходилось видеть,