Еще одной причиной, по которой я торопилась вернуться в квартиру Глафиры Дмитриевны, был нарастающий интерес к ее студенту по фамилии Трегубов. После того как я увидела на вечеринке Гэтсби человека, напомнившего мне Ланса, нестерпимо захотелось перебрать все бумаги и фотографии в ее доме.
Этим я и занялась сразу по приезде. Здравый смысл подсказывал, что неплохо было бы выспаться перед началом рабочей недели, но любопытство было сильнее меня.
Начала я со шкафа. «Просто освобожу место для вещей», – зачем-то соврала я самой себе и принялась перебирать тетради, папки и стопки бумаг. В детдоме Дуня Стрекалова научила меня многому, что касалось растений, а потому время от времени я испытывала радость узнавания, встречая знакомые термины в записях Глафиры Дмитриевны и ее учеников.
На самом деле у меня зародилась смутная догадка, и сейчас я прикладывала все усилия, чтобы найти ей хоть какое-то подтверждение.
Еще в стенах детдома я начала подозревать, что все мы оказались там не просто так. Виной тому необычные способности, которые в нас успели развить родители. Дуня, например, умела выживать в любых условиях, Лава, так мы называли Славку Лаваля, был компьютерным гением, Ланс ловко обращался с любым оружием, включая холодное, ну а я успела научиться от отца всему, чем обычно могут похвастаться тайные агенты. И виртуозные приемы самообороны – лишь малая часть из этого списка.
Списать на простое совпадение то, что столь одаренные дети оказались в одном детском доме, было слишком сложно. Оттого еще в детстве в голову закрадывались разные мысли и подозрения, но никакого разумного объяснения я не смогла найти и по сей день.
Теперь же, перебирая старые папки с дипломными работами, я как будто была близка если не к разгадке, то по меньшей мере к подсказке. Что, если наши родители были знакомы и заранее предопределили нашу судьбу? В таком случае где-то они должны были встретиться, и почему бы не здесь, в этом городе, во время учебы в институте? Тем более что, как теперь мне стало известно, минимум один из наших родственников учился у Глафиры Дмитриевны.
Я снова пожалела о том, что не успела познакомиться со старушкой, опоздав всего на несколько месяцев. Субботкин упоминал, что до последних дней она пребывала в трезвом уме, да и на память не жаловалась. Как было бы замечательно просто задать ей все накопившиеся у меня вопросы, а не сидеть сейчас на полу ее спальни среди горы пожелтевшей бумаги.
Но старушка была мертва, и мне ничего не оставалось, кроме как продолжить поиски. Закончив с содержимым полок ее платяного шкафа, я так и не приблизилась к разгадке. Ни одной знакомой фамилии мне более не встретилось. Но был нюанс. Возможно, я просто не то ищу? Что, если в институте учились матери Дуни или Лавы, а не отцы? Тогда следовало искать на титульных листах студенческих работ их девичьи фамилии, которых я, разумеется, не знала.
Уверенности в том, что их помнили сами товарищи, не было, но все-таки я подумала, что можно попытаться связаться с Дуней и узнать. Ее контакты у меня были, хотя мы очень давно не созванивались. Кажется, нашелся хороший повод возобновить общение. Но только что я ей скажу? Она живет сейчас обычной жизнью с мужем и ребенком далеко отсюда и вспоминать былое не особенно расположена. Стоит ли вот так прямо вываливать на нее свои догадки или следует придумать предлог, по которому мне необходимо знать что-то о ее матери? Возможно, сначала следовало бы выяснить хоть что-то еще, а уже потом беспокоить подругу.
Я покинула спальню, так и не сложив в шкаф ни свои вещи, ни извлеченные из него стопки тетрадей. Меня интересовали фотоальбомы. Я вынула из серванта самый старый из них и вновь принялась переворачивать страницы, начав с первой. Групповые снимки я решила оставить напоследок, предварительно изучив вклеенные в альбом фотографии. Вдруг я не заметила что-то, когда листала его впервые? Ведь тогда я никак не рассчитывала увидеть в самом конце групповой снимок со студентом, лицо которого покажется мне знакомым.
На очередном снимке Глафира Дмитриевна стояла на Дворцовой площади в Петербурге в компании десятка улыбающихся молодых людей. Неожиданная мысль посетила меня. А что, если вовсе не институт в этом городе объединил наших родителей? Может быть, это был человек? Бабушка Субботкина колесила по стране с лекциями. Что, если она собрала вокруг себя сообщество, друзей по переписке, связанных одной общей идеей? Нет, кажется, пора было ложиться спать, иначе к утру из Глафиры Дмитриевны мое воображение сделает человека, способного заряжать воду через экран и вершить судьбы. То, что одним из тысяч ее студентов являлся родственник или даже однофамилец Ланса, вовсе не значит, что следы остальных наших родителей также плутают возле личности старушки.
В конторе я появилась разбитой и одной из последних. До последнего не получалось встать с постели, позавтракать я не успела, а потому, вспомнив о кофемашине в кабинете Анастасии, направилась прямиком к ней.
Настя, напротив, выглядела чудесно, потому что выходные, вероятно, использовала по назначению: для отдыха.
– Сара, подруга Ани, уехала из города. Я не стала беседовать по телефону. Зададим вопросы лично, она обещала отзвониться по возвращении, – сообщила Настя.
– Ты с ней знакома?
– Нет, знаю только по рассказам Ефременко, что их познакомил какой-то общий приятель несколько лет назад, одно время они вместе снимали квартиру. Потом у Сары появился парень, она съехала к нему, но общаться с Аней они продолжили.
Коротко постучав, в кабинет вошел Субботкин. Увидев, что здесь, помимо хозяйки, присутствую и я, он мгновенно оживился:
– Есть успехи?
– Не поверишь, хотела задать тебе тот же самый вопрос.
– Начал делать упражнение для спины, которое ты мне показала, стала меньше болеть!
– В таком случае и я могу похвастаться: раздобыла новый рецепт пирога с яблоком и миндалем от самой Крюковой.
– Неужели испекла?
– Я – нет, а вот Александра успела приготовить к моему приходу.
– Как все прошло? – Настя едва ли не подпрыгивала на стуле, ожидая подробностей.
Виктор присел на краешек ее стола и сложил руки на груди, приготовившись слушать.
– Крюкова сумела произвести впечатление, – призналась я. – Причем весьма