— Володенька, спрошу тебя, как дознаватель дознавателя: у тебя при себе имеется кол?
Тон шефа подразумевал, что это он так шутит. Но Владимир, не меняясь в лице, распахнул полу просторного плаща. В желтом, как масло, свете фонаря блеснуло несколько серебряных заострённых зубил.
Каждое аккуратно упаковано в отдельный кордуровый чехол.
Я присвистнул. Этого «арсенала» хватит, чтобы предать окончательной смерти как минимум… двух стригоев. Если уметь целиться, конечно.
А в качестве киянки можно использовать молот, — губы невольно дёрнулись в улыбке.
— Надеюсь, вы не станете ждать, пока станет слишком поздно, — сказал я, как мне казалось, равнодушно и отстранённо.
— У-у… — притворно испугался Алекс. — Страшнее Моськи зверя нет.
Я разозлился.
— Вам всё шуточки. А на самом деле…
— На самом деле, Аника уже побежал за помощью, — уверенно сказал Владимир. — Нас скоро откопают. Не о чём волноваться.
— Думаете, они вернутся? После того, как вы напугали их чумкой? — я специально подбавил в голос скепсиса. — И вообще: кто знает, НАСКОЛЬКО далеко мы обвалили туннель. Может быть, рухнула вся секция.
— Да, трое дознавателей в одном флаконе — это страшная сила, — протянул задумчиво Алекс.
— Да, Сергеич, — Владимир запахнул плащ и крепко завязал концы пояса. — Чего это тебе вздумалось Николай Степаныча вспомнить?
Шеф смутился.
А я уже говорил: чтобы смутить Алекса, надобно событие мегатонных масштабов.
— Представляешь, Володенька, — он даже почесал в макушке. С волос посыпалась тонкая белая пыль. — Я всё забыл. Стою, как дурак, смотрю на это чёрное копьё, которое летит — не поверишь! — прямо в сердце… И не могу вспомнить ни одной маны. А потом вдруг, неожиданно, всплыли эти строки.
Вот почему обрушился весь туннель.
Тройное воздействие — моё, Владимира и Алекса.
И это ещё хорошо, что вспомнил он не свою, так сказать, авторскую ману, а чужую.
Страшно представить, что бы было, если Алекс в такой обстановке принялся читать из себя…
Пожалуй, никогда мы этого не узнаем. И слава Богу.
Зубы ломило всё сильнее, в желудке разгорался пожар — явный признак того, что скоро я буду готов укусить собственную руку, лишь бы напиться крови.
— Господа, — я попробовал подобрать подходящие, обтекаемые и щадящие слова, и не смог. — А вы уверены, что Чумарь успел выбежать? Мы же не знаем, насколько масштабны разрушения. Может, и его тоже…
— А что ты сам думаешь, поручик? — быстро перебил Алекс.
Я знал, что он имеет в виду.
Попробовать почувствовать, отыскать биение его сердца…
Я пытался это проделать всё время, что мы находились здесь, под завалом.
Безуспешно.
— Я его не чувствую, — сказал я.
Дознаватели синхронно кивнули. Моё признание означало одно из двух: или Чумарь выбрался и уже ищет помощь, или он лежит там, переломанный обломками плит, и сердце его уже не бьётся.
Усевшись в трёх равноудалённых друг от друга точках, мы замолчали.
Наверное, каждый думал о своём.
Владимир беспокоился о судьбе Чумаря, я — о том, как превращаюсь в человека… Клыки вдруг перестают зудеть, сердце начинает биться само по себе, а не потому что я его заставляю…
Сунув руку за пазуху, я нащупал чётки.
В этот момент мне показалось, что на груди чего-то не хватает. Но мысли сбились, и я об этом сразу забыл.
Интересно: получится ли у меня когда-нибудь сформулировать желание так, чтобы драконья жемчужина поняла, что от неё требуется?
Не счесть, сколько раз я пробовал…
А может, — на спину будто вылили ушат ледяной воды. — А может, моё желание неисполнимо? По определению? И я просто зря трачу драгоценный артефакт.
Алекс наверняка думал об этом Затаившимся Страхе.
Пытался прикинуть: мог ли он просочиться на поверхность, и какие действия нужно предпринять для его устранения…
— А ведьма Матрёна в Москве осталась, или в бега подалась?
Ну конечно. Кто о чём, а шеф — о бабах.
— Осталась, — откликнулся Владимир. — У неё подвязки в Стае.
— Вот интересно, — я старался говорить отстранённо. — А этот Ужас Ползучий…
— Затаившийся Страх, — строго поправил Алекс. — Не надо путать круглое с мягким, мон шер ами.
— Затаившийся Страх, — послушно повторил я. — Он может проникнуть… Ну, сюда? К нам?..
Ещё минуту царила тишина — дознаватели прикидывали вероятности.
— Очень даже запросто, — наконец уверенно сказал шеф. — Лицо не чешется, поручик? Желания закусить носом Владимира не ощущаешь?
— Тьфу на вас три раза.
Я отвернулся.
Учитывая моё э… агрегатное состояние, как метко выразился Гоплит, шутка была ниже пояса.
Мы даже умудрились поспать.
Конечно, это был не совсем сон, так, забытье.
Летаргия.
В эти минуты я ничем не отличался от слегка залежалого трупа, поэтому старался уединяться — в обычных условиях, конечно.
Здесь это было невозможно, и утешало одно: обоим дознавателям не впервой сидеть в окопе.
Не знаю, сколько прошло времени. Летаргия помогла на какое-то время приглушить голод, но когда я очнулся, сразу понял: дело плохо.
Клыки торчали изо рта, как у призового нехолощеного хряка.
Я попытался их втянуть — бесполезно.
В ушах стоял неумолчный грохот — словно где-то неподалёку ворочалась гидротурбина…
Это был шум крови — Владимира и Алекса.
Ему вторил сдвоенный перестук литавров — человечьи сердца.
Горло свело от вожделения, и я не придумал ничего лучше, чем свернуться клубком, на полу, обхватить колени руками и зажмуриться.
Не помогло.
Я понимал: если и дальше сдерживать жажду, я начну «пить» их на расстоянии — цедить жизненные силы, пока не высосу всё, до последней капли.
На спину мне опустилась горячая ладонь.
Усилием воли я сбросил её, сел прямо и открыл глаза. Попавший в поле зрения собственный клок волос походил на паутину.
— Что, плохо, поручик?
Я молча дернул плечом.
— Знаешь, — голос Алекса был небрежным, легким — как накануне дуэли. — Чем мучиться, проще тебя накормить.
Рывком я отодвинулся от него подальше.
— Третья метка, шеф, — я сам себе был противен. Язык царапали клыки, голос звучал шепеляво, как