– Напишу сегодня ночью, к утру, – вряд ли я на таком нервяке засну, так хоть делом займусь. – А типографию нужно будет сразу свернуть.
– Не знаю… Может, даже не успеем вывезти оборудование, – Борис привычным жестом потер подбородок.
– Да черт с ним, с оборудованием, когда такие дела, главное, люди! – неожиданно громко воскликнул Петр.
– Тише, товарищ! – шикнули на него из угла. – Окна же открыты!
– Ну так давайте закроем!
– Не надо, – остановил я. – Задохнемся от табачного дыма, так что прошу всех умерить пыл.
И тут мне в голову стукнули еще две идеи.
– Коллеги инженеры и техники, а есть среди нас те, кто умеют пользоваться фотокамерой Кодака?
После некоторого недоумения таких в комнате нашлось двое, а с учетом всех питерских «практиков» – человек восемь.
– А что вы хотите фотографировать?
– Разгон шествия. И последствия. Власти наверняка наложат цензурные запреты на всю информацию о событии, нам нужно будет записать свидетельства очевидцев, а если мы к тому же сможем сделать фотографии – мы всколыхнем всю Россию и всю Европу.
– Да, это будет правильно, – поддержал Красин. – Но нужны деньги на фотоаппараты.
– Держите, – я вынул из бумажника и передал ему несколько сотенных. – Деньги вообще всегда нужны, поэтому вот еще что… Завтра надо послать гонцов к нашим известным либералам.
– Не, они не дадут, с чего бы? – возразил техник.
– Завтра не дадут, так надо брать обещание, что они раскошелятся на помощь пострадавшим в случае кровопролития. Вообще, давно пора делать свой собственный, революционный Красный Крест, вот пусть господа интеллигенты его и оплатят.
Мы обсуждали еще где-то час, и когда все уже почти закончилось, сидевший с папиросой в руке Рутенберг вдруг тихо спросил:
– А знаете, какое было первоначальное требование рабочих?
И ответил, когда на нем сошлись вопросительные взгляды:
– Вежливое обращение администрации! Вежливое!!! Понимаете? Они просто хотели, чтобы им не тыкали и не материли при каждом разговоре с начальством!
* * *
Писать листовки я предпочел в гостинице, потому как оставаться в квартире после проведения там конспиративного собрания было поперек всех правил. Текст шел легко, и я даже успел немного поспать до того, как утром примчался посыльный с новостями от медиков.
По всему выходило, нужно идти к Сергею Боткину-младшему, профессору Императорской военно-медицинской академии, уполномоченному Красного Креста в Маньчжурии и вообще известному и авторитетному врачу. По счастью, он как раз был в Петербурге.
Телефонизация постепенно проникала в жизнь, у портье, помимо аппарата, было и приложение к нему – тощенький список абонентов, в котором я нашел номер Эммануила Людвиговича Нобеля. Инженер с инженером всегда найдут общий язык, и мы договорились, что я появлюсь у него во второй половине, ближе к вечеру, а сейчас от меня к нему придут несколько человек.
Второй звонок я сделал Боткину, и получил приглашение ехать к нему прямо сейчас, он дома. Пока извозчик вез меня через город, я несколько раз заметил шедшие из пригородов и в пригороды группки рабочих, о чем-то оживленно говоривших.
– Завтра к царю идут, о народе хлопотать, – указывая кнутом на рабочих, повернулся ко мне извозчик. – Помогай им Господи.
– Думаешь, дойдут?
– Как знать, барин. Вон, гляньте, у преображенских казарм какая суета! Говорят, войск в город двести тыщ свезли, лишь бы не допустить.
Н-да. Хочешь узнать, что происходит, – спроси у извозчика. Или таксиста, они все знают.
От казарм пролетка свернула на Кирочную и сразу налево, в сторону кавалергардского манежа, откуда двигался конный патруль в черной форме, на рослых гнедых лошадях под красными чепраками, и через пару минут встала прямо напротив Таврического сада.
– Пожалуйте, барин, дом господина Боткина.
Прямо на углу Фурштатской стоял свежий трехэтажный флигель, за которым дальше, вдоль Потемкинской, достраивалась остальная часть дома.
Сдав в прихожей перчатки, трость и шляпу и отдав горничной визитку, я глянул в зеркало, пригладил волосы и одернул пиджак. Да, в моем возрасте спать надо дольше, вон какие мешки под глазами…
Через пару минут меня пригласили пройти в кабинет. Сергей Сергеевич носил хрестоматийно айболитовские круглые очки и козлиную бородку и не то чтобы чубчик, а так, лихую волну волос надо лбом, видимо, в качестве некоей фронды по отношению к военно-медицинской службе.
Как можно более сжато я изложил, что непреклонная решимость рабочих дойти до царя в сочетании с концентрацией в городе войск непременно приведут к жертвам, что мы пытаемся подготовить медицинскую помощь и что нам необходимо благословение Красного Креста.
Боткин слушал внимательно, несколько раз переспросил об источниках сведений, потом задумался и побарабанил пальцами по столу.
– То, что вы рассказываете, Михаил Дмитриевич, исключительно тревожно. Но прошу понять меня правильно, я вас не знаю, поэтому не мог бы кто-нибудь из моих коллег отрекомендовать вас?
Черт, а вот об этом я не подумал, все на личных связях и поручительствах. Плохо дело, я в Питере почти никого не знаю, тем более из врачей.
– Увы, я знаком только с московскими медиками.
– С московскими? Постойте, а с профессором Федоровым, Сергеем Петровичем? Его недавно перевели к нам из Московского университета заведовать кафедрой.
– Да, встречались несколько раз, так сказать, шапочное знакомство.
Ну хоть какая-то польза от того, что круг образованных людей в России страшно узок и все в нем друг друга так или иначе знают.
– В таком случае я немедленно телефонирую в Академию, и, если Сергей Петрович на месте, поедем к нему.
Так и вышло, минут десять ушло на то, чтобы дозвониться и договориться с Федоровым, еще через десять Боткин собрался и вышел в мундире военного медика с узкими серебряными погонами, и еще минут пятнадцать мы ехали на другую сторону Невы к двухэтажному зданию наподобие большой барской усадьбы.
– Сергей Сергеевич, весьма рад. Михаил Дмитриевич, какими судьбами? – приветствовал нас Федоров, второй за сегодня доктор Айболит в очках и с бородкой. – Надеюсь, расширяете Жилищное общество в Санкт-Петербурге? А то я так горевал, что не успел к вам в Москве заселиться…
– Господи! – воскликнул Боткин. – Вы же тот самый Скамов, мне княжна Гедройц показывала ваше письмо в Маньчжурии! Сергей Петрович, я же вам говорил про новый линимент!
– Да-да-да, какая-то волшебная мазь по вашему рецепту, Михаил Дмитриевич?
– Нет-нет, никакого моего рецепта. Просто американские шарлатаны от медицины выдумывают столько снадобий, что хоть одно из них должно было оказаться полезным, меня этой мазью пользовали в детстве, – отбоярился я и подумал, а не свалить