Раз в несколько дней к ним спускался Зверь. Держал на хлебе и воде. Он измывался над обеими, но больной доставалось больше. Когда она окончательно надоела извергу, он свернул несчастной шею и куда-то уволок. Несколько недель Рута провела в темноте и одиночестве, боясь и ожидая возвращения Зверя. Она никогда не видела его лица, ведь в погребе было слишком темно и его скрывала звериная шкура.
Когда она начала слабеть от его измывательств, Зверь принес другую девушку, тоже из Болиголова. Зосю, с которой Рута была даже дружна. Только в открытую рану на голове Зоси попала грязь, и та сгорела в лихорадке за пару дней. Тогда-то Рута едва не повредилась умом. Она скребла крышку погреба, пытаясь выбраться, а рядом костенело тело ее подруги.
Зверь вернулся через четыре дня, когда сама Рута уже почти не могла двигаться. Душегуб поволок мертвую Зосю прочь, и тогда, на грани забытья, Рута услышала голоса серафимов. Они шепнули ей что-то похожее на «живи», «уходи» и «спасайся». Рута, поддерживаемая чудесной силой, встала, тронула крышку и поняла, что Зверь забыл навесить замок. Тогда она бросилась прочь. Рута не могла сказать, как долго и в какую сторону бежала, но порой ей казалось, что Зверь следует за ней по пятам. Ноги принесли ее к реке, где она наткнулась на местного рыбака Микоту. Тот испугался, но все же предложил ей укрытие. К этому моменту девушка едва могла говорить связно, чтобы объяснить ему, что с ней стало.
Микота, убедившись, что бить его больше не станут, приободрился и подтвердил ее слова. Девушка выбежала из леса в изорванной одежде, перемазанная кровью, полубезумная. Он тайно стал выхаживать ее, но не знал, от кого она бежала. Рута шла на поправку очень медленно, а он неумело ее лечил и подкармливал.
А через месяц у его дома нашли труп другой девушки из Болиголова – Ларки.
Отправив свидетелей спать после порции успокоительного отвара, геммы посовещались и пришли к нескольким выводам. Во-первых, Микоту подставил Зверь, так как видел его с Рутой на берегу. Душегуб боялся, что перед неизбежной смертью девушка расскажет все ундину. Зверь не знал, что она не была способна свидетельствовать, но решил таким образом отвести от себя возможные подозрения. Во-вторых, больше всего на свете убийца любил власть, и власть в высшем ее проявлении – над чужой жизнью. Оттого ему нужны были пленницы, силы которых он медленно гасил. В-третьих, его логово несомненно находилось в барском лесу. Все складывалось одно к другому, но для ареста еще не хватало вещественных доказательств.
Диана уверенно шла меж деревьев, следуя за призрачными образами, недоступными для всех остальных. Ей было плевать на цепкий подлесок и буреломы, на оленьи тропки и зверей – она шла по следу. Остальным только и оставалось, что поспевать за сестрой.
Наконец она повела перед глазами ладонью, будто стирая видение, прикрыла веки и медленно вернула на место защитные окуляры:
– Дальше по прямой. Тут меньше версты, так найду.
– Ого-го, так теперь и весь сыск не нужен, – радостно и без тени зависти заявил Илай, обмахиваясь треуголкой. – Ты одна стоишь дюжины!
– Не каркай, – махнула на него Диана, но все же польщенно зарумянилась.
Они прошли еще с пару сотен шагов, прежде чем с запада до них донесся множественный перестук копыт.
– Ватажники! – крикнул Никлас и достал из-за пояса дубинку.
Норма вздрогнула. Она до сих пор не оправилась после ночной потасовки с взбесившимися болиголовцами, а тут еще эти! Пальцы потянулись к клинку, но что она сможет сделать, если они нападут по-настоящему? Она едва-едва научилась правильно держать рукоять!
Но тут Лес вышел вперед и упер руки в бока:
– Они-то нам и нужны.
Красные кушаки замелькали между стволов вокруг, будто охотники пытались загнать их, как каких-то волков, в западню. Раздалось удалое гиканье. Геммы встали плечом к плечу, каждый со своим оружием.
– Не нравятся мне их манеры, – прищелкнул языком Илай.
– Так и мы не во дворце, – язвительно напомнила Диана.
Круг все сужался, пока не стали видны лица всадников, искаженные восторгом от скорой потехи.
Вдоволь насладившись предполагаемым ужасом своих жертв, они замедлились и стали приближаться уже вплотную. Всего в ватаге их было шестеро.
– А мы ведь вас предупреждали, что это земли барина, – протянул один.
– А на его земле – его закон.
– А мы, значит, тут главные законники.
– Убраться по-хорошему вы не захотели, – ухмыльнулся самый старший из охотников. – Значит, будет по-плохому.
– О-очень по-плохому, – невпопад поддакнул другой, совсем безусый.
Кони их били копытами, руки всадников потянулись к нагайкам и саблям. Старший достал из-за спины огромную древнюю пищаль.
Мушкет Илая тоже был взведен, но он понимал, что даже если и выстрелит, то перезарядить орудие уже не успеет. Янтарь поднял ладонь:
– Господа, произошло недопонимание. Мы представляем столичный сыск, и следы душегуба безоговорочно ведут в этот лес. Мы обязаны провести расследование.
Старший, щурясь, щелкнул затвором:
– Скоро ли вас хватятся в этой вашей столице, а?
Илай хотел было сказать что-то еще, но тут не утерпел Лестер:
– Довольно. Слышь, главнюк, ты когда-нибудь рвал волка пополам?
Тот аж голову поднял от ружья:
– Чего?
– А я рвал! – рявкнул Лес и неуловимым глазу движением подскочил к двум ближайшим конным и дернул на себя за поводья.
Кони, ошалев от испуга, вскинули задние ноги и посбрасывали с себя всадников. Другим рывком Лес отправил коней галопом, и те быстро ускакали прочь. Сам он приблизился к павшим охотникам, схватил одного за шиворот, другого за сальные длинные патлы и, не выпуская своей добычи, развернулся к старшему. Норма, сама того не заметив, прижала ладонь ко рту. Что-то еще он выкинет!
– Слушай сюда, мужик, – прошипел Лес. – Такие, как ты, понимают только язык устрашения. Так вот, говорю на нем: барин ваш девок до смерти изводил, и мы вот-вот это докажем. Будете противиться – пойдете даже не на каторгу, нет, сразу на плаху. За сговор, знаете ли, наказание всегда суровей.
– Статья тридцать шестая «Уложения об ответственности», – вставил Илай, насупившись для важности.
– Тридцать пятая, – шепотом поправил Никлас.
– Так вот, – продолжил Лес, хищно поведя лопатками. Его пленники глухо стонали. – Мы даем вам последний шанс очиститься. Сейчас вы поедете в усадьбу и приведете нам своего драгоценного барина. Где у него зимовье, сами знать должны. А вздумаете западню чинить… – он легко приподнял охотников повыше, – так я хорошенько познакомлю их лбы друг с другом, мозги перемешаются. Поняли?
– Папка, – испуганно просипел тот, чьи волосы держал в кулаке Лес.
Он был действительно страшен в этот момент. Разве это ее брат? По спине Нормы пробежал мороз.
Но она тут же одернула себя: а как он должен был себя повести, выступив против ватаги пьяных от вседозволенности подонков? Улыбаться и взывать к их разуму? Нет, это не тот случай.
Старший медленно опустил пищаль. Его примеру последовали и остальные, основательно сбледнувшие с лица ватажники.
– Барина – к зимовью, – медленно повторил Яшма.
Охотник поднял руку и кивнул. Затем развернул коня, и четверо всадников сначала шагом, а потом и рысью устремились на север, где предположительно и стояла барская усадьба. Только когда они пропали из виду, Лес разжал кулаки, и задержанные ватажники кулями рухнули в снег у его ног.
– Никлас есть чем им руки связать? – обернулся он на урядника.
– Всегда с собой, – весело оскалился тот.
До зимовья добрались чуть медленнее, чем рассчитывали – охотники еле плелись и не поспевали за геммами. Норма с раздражением отметила, что запасы брани у тех даже обширнее, чем у барстука.
Избушка вынырнула из-за хвойных веток внезапно, будто из засады. Сложенная из потемневших бревен, укрытая мшистой крышей, приземистая, но просторная, она отчего-то вызывала