Говаривали, забивали друг друга камнями, сбрасывали в недра ущелья, сцеплялись, будто дикие звери. После каялись, но не могли объяснить своего злодеяния.
– Проклята та тропка, проклята! Годами, всю жизнь я твердила, чтоб не ходили по ней, но… куда там! Короткий путь, он самый желанный. Дети мои выросли, внуки, правнуки… Всех схоронила, одна на земле осталась… И никто не слушал.
Со слов старухи, мало какое поколение миновал соблазн короткой проклятой тропы. И люди гибли, и продолжали ходить, находя свой конец во тьме неизведанной глубины. Старуха уж и не помнила людей вокруг нее, не узнавала, кем они ей приходились, но твердо была уверена лишь в одном:
– Это они, их души мстить пришли душегубам и их потомкам… За нами пришли, за собой в недра утащить…
– А ты, бабушка, как выжить умудрилась? – спросила Норма. Жуткая история не укладывалась у нее в голове.
Старуха подняла на нее полубезумные глаза:
– А я и не живая почти что, – неожиданно внятно ответила она. – Смерть меня уж обняла и по земле за мной волочится, все не заберет никак. Я им: «не ходите», а они все ходят и ходят… ходят и ходят… ходят и ходят… – забормотала снова еле слышно. – Ходят и бродят… А теперь вот вернулись.
Позади послышался скрип снега под сапогами, такой громкий в сравнении с шелестом старческого голоса, что геммы разом вздрогнули и развернулись.
У плетня, сложив руки на груди, стояла Настасья Фетисовна.
– Признаться, вы меня впечатлили. Но и пристыдили тоже, – невесело улыбнулась она. – Неужели вам удалось ее разговорить? Мы измерили вокруг бабушки призрачный фон, ничего странного не обнаружили и оставили ее отдохнуть. Что-то полезное узнали? – И приподняла брови, намекая поделиться услышанным.
Диана уже раскрыла было рот, чтобы сказать очередную гадость, но Норма не могла ей этого позволить. Не теперь, когда геммам и капурнам стоит работать вместе. Поэтому она опередила сестру:
– Эта старушка убеждена, что за деревенскими пришли призраки убитых на тропе в ущелье. Преступления длились годами, десятилетиями, будто что-то… копилось, и вот. – Лазурит развела руками. – У вас есть какие-то мысли на этот счет?
Она особенно не надеялась на ответ, но считала, что поступила правильно, несмотря на недоумение Илая и сверлящий взгляд не к месту и не ко времени раскапризничавшейся Дианы.
Капурна прижала костяшки к губам и прищурилась, будто что-то припоминая.
– Знаете, – протянула она, – а ведь и правда. Да, определенно, я сталкивалась раньше с чем-то похожим. Но сейчас я не готова делать поспешные выводы. Мне нужно подумать, но после я обязательно отплачу вам за сведения взаимностью. А теперь прошу извинить, мне нужно проследить за готовностью могил – скоро начнет темнеть. А нам понадобится еще одна.
– Зачем? – севшим голосом спросил Лес.
Вместо ответа Настасья указала им за спины.
Норма обернулась и вскрикнула: старуха сидела, вдруг выпрямив сгорбленную спину и как-то вытянувшись, но в то же время в ее глазах не было уже и тени жизни. Последнее дыхание сорвалось с лиловых губ, а они даже не заметили. Поделившись своей гнетущей правдой, та, кого никто никогда не слушал, обрела наконец покой.
– Не задерживайтесь, – посоветовала капурна. – Темнота здесь опускается быстро, а этой ночью мы ждем гостей.
И удалилась, оставив геммов с остывающим телом.
– Да лучше к барстуку в дупло, чем туда! – чуть не скулил Лес.
Внутренне Илай был с ним согласен, но поддерживать бунт не хотел.
Началось все с безобидного спора. Аколиты, конечно, не мелочь гвардейская, даже до нее не доросли, а все туда же – зубы скалить да выкаблучиваться. Когда сумерки только начали сгущаться, один из них подошел к геммам и сообщил, что на сегодня работы лучше прекратить и готовиться к ночной осаде. Также он предупредил, что капурны займут длинный дом, чтобы отогреться и передохнуть перед атакой призраков. Диане этого хватило.
– Ага! Я так и знала, что вы мародеры! Илай, скажи им, – внезапно потребовала поддержки младшая.
Илай растерялся. Причем тут, собственно, он?
– Согласно «Уложению об ответственности» занимать дом умерших хозяев без согласия на то городского старшого либо деревенского головы – противозаконно, – вклинился Лестер. – Мало ли что вы там внутри натворите.
Ожидаемо разгорелась перепалка. Капурны сбились в стаю и бойко отбрехивались, превосходя геммов числом. Норма пыталась как-то всех успокоить, Илай же трусливо выжидал переломного момента, чтобы вмешаться. Или заорать «Настасья Фетисовна!», чтобы все наверняка прекратилось.
Прервал ее Октав – въехал по проселочной дороге на своей фамильной разукрашенной карете и остановился напротив длинного дома. Выслушав аргументы обеих сторон, он, по праву старшего в отряде, рассудил:
– Аколиты проведут несколько часов в доме, а мы поступим по закону и по совести.
Вот так их, одной фразой как одной левой! Илай хотел было одобрительно хлопнуть друга по плечу, но вспомнил о том, как Октав отказался подавать ему руку в сыскном, и осекся.
На том и порешили. Вскоре из трубы длинного дома повалил дым, окна дружелюбно зазолотились. А геммы остались снаружи. На морозе. По соседству со свежими могилами и не захороненными еще телами. Диана, бурча себе под нос, развела костерок, и все устроились вокруг него. Кроме, разумеется, Октава – тот предпочел их обществу комфорт собственного экипажа.
Зимнее солнце окончательно скрылось за холмами, тьма начала густеть. Где-то в чащобе завыл то ли волк, то ли леший. Поспать в такой обстановке вряд ли бы удалось. Ветер с ущелья налетал порывами, норовя задуть пламя, и согреться никак не выходило. Напротив, с каждой минутой Илай чувствовал, как леденеет его задница. Чтобы не окоченеть, он начал расхаживать кругами.
– А м-может, все-таки спрячемся где-то? – смалодушничал он наконец. – В-все лучше, чем…
Тогда-то Лес и привел остроумную мысль про преимущества барстучьей норы перед жилищами мертвяков. Но ему-то легко говорить, он сам как печка!
Тут дверца кареты скрипнула, и наружу выбрался Октав. Вид у него был такой, будто его заставили прожевать коровью лепешку, но при этом он пытался не потерять лицо.
– Я… присоединюсь? – голосом холоднее ветра осведомился он.
– О-о-ой, – мигом отозвалась Диана. – Замерз, что ли? А мы-то думали, у тебя там не меньше чем камин с изразцами и личный лакей.
К слову, кучер Октава не погнушался забраться в какой-то дом и теперь спокойно дрых себе там. Ну или не очень спокойно.
Сестру можно было понять – Октав всегда держался особняком, задирал нос и не стеснялся использовать все доступные ему преимущества, что давало положение семьи. Но вот так прогонять?
– Или, может, обнимемся, дружище, – опять поддакнул ей Лес. – Ты ж знаешь, со мной завсегда теплее.
«Так, это уже перебор! Вы что, взбесились?!» – одернул их Илай по очереди, а вслух сказал:
– Не слушай, Октав. Садись к огню.
Турмалин, собравшийся было вернуться восвояси, дрогнул и все же присел с краю. Выдержал еще несколько мгновений и порывисто протянул руки к огню. Пальцы тряслись, как и мученически стиснутые губы.
В оранжевых сполохах Илай вдруг разглядел на тыльных сторонах его ладоней темные, почти что багровые полосы. Он уже не раз видел такие, но при других обстоятельствах и уж точно не на Октаве… Так вот что он прятал в манжетах!
«Что с тобой сделали?» – почти бессознательно он коснулся разума инквизитора неслышным голосом.
Тот ответил не сразу:
«Это дело Инквизиции, – отрезал Октав. А потом все же добавил: – Надеюсь, ты понимаешь».
Илаю сразу стало легче. Нет, все же не соскудился, не окончательно! Не мог же он, Илай, так ошибиться в человеке? Правильно, не мог.
И, будто в подтверждение его мыслям, Октав кашлянул и сунул руку себе под плащ:
– Я захватил кое-что. Но одному неловко.
На свет показалась бутылка красного вина, с виду неприлично дорогого. Вечер перестал казаться таким уж бесприютным. Горлышко отбили о камень, содержимое разлили по походным кружкам и прогрели у огня. От пары глотков внутри все заулыбалось, и пусть разговор не завязывался, но напряжение спало.
Илай решил взять на себя роль хозяина вечера:
– Норма, ты с ними больше всех общалась, вот и объясни нам, с чего эти капурны вообще взяли, что