В углу стоит огромный расписной туес – на фоне цвета заходящего солнца проступает замысловатый узор, панорама старой Руси. Часть рисунка обуглена.
– Я его назвал «Россия в огне», – смущенно пояснил художник. – Только собрался отдать заказчику, а он взял и сгорел… По-настоящему Юрий оживляется, когда рассказывает о многочисленных друзьях. Он перебирает их работы, словно сокровища, один рассказ сменяет другой, и диву даешься, как много необычных и замечательных людей связаны с Мариинском!
Художник Сергей Поползин из-за несчастной любви пустил себе пулю в висок. Лежал и чувствовал, как мир окрашивается в красный, теряется за яркой краской. Затем наступила тьма. Его положили в морг, где он неожиданно очнулся, перепугав видавших виды санитаров. Сергей выжил, но полностью ослеп. Вскоре он снова попробовал рисовать.
Получилось. Не так, как раньше, по-другому. Краски на палитре Сергей располагает в строгом порядке, находя нужный цвет по специальным насечкам. Разметку делает медицинскими иглами, измеряя пальцами расстояние между ними. Современные импортные краски для него не годятся. Сергей просто не знает их цветов, поэтому до сих пор пользуется старыми, производившимися в Советском Союзе, хотя давно живет и работает в Австрии.
Бабка Ирина начала рисовать, когда ей было уже за шестьдесят. Для внучки, в школьной тетрадке. Когда эта тетрадь случайно попала на глаза Юрию, тот был поражен. Дал бабке холст, акварельные кисти и сказал – рисуй. И она начала рисовать. Странные, ни на что не похожие деревья с узловатыми корнями и ветками, извивающимися, словно змеи. Необычные, яркие цвета, противоречащая всем канонам акварельной живописи манера, гипнотизирующая так, что каждую работу хочется рассматривать часами… За двадцать лет бабка Ирина успела поучаствовать во многих выставках и войти в энциклопедию наивного искусства. А на первооткрывателя своего таланта она обиделась – несмотря на все уговоры, художник наотрез отказался учить ее рисовать «как надо», полагая, что это убьет оригинальность ее творчества.
– Мы часто ездим по колониям, – говорит Юрий. – Зэки постоянно жалуются, что жизнь поломана, заново ее начинать поздно. А я им говорю: поглядите на Сергея. Неужели ему было легче? И как вы можете утверждать, что жизнь прошла мимо, если для бабки Ирины все началось только в шестьдесят лет?
• • •
Петр вспоминает:
– В 2005 году я видел, как барнаульские студенты из академии искусств показывали на Алтае Акутагаву, «В чаще».
Так было здорово! Весь реквизит – палки, веревки и японские веера. Девчонки в простых одеждах, парни по пояс голые, босиком. Озвучка – гитара, флейта и колокольчик. Играли под открытым небом. И это было так классно – на фоне гор и заката, на траве. Жизнь нас сама сводит с интересными людьми, если для этого настало время. Другое дело, что я мог оказаться невнимателен. Когда мне сказали: сегодня на поляне, у моста, будет японский детектив, я невольно улыбнулся – ерунда какая-то, даже звучит смешно. Что там, местная самодеятельность? Алтайцы, играющие японцев? И сразу стало стыдно. Я подумал, что ж ты так о самодеятельности? Сам-то ты кто? И я понял, что раз я человек театра, то должен пойти и посмотреть. Потом уже буду судить, хорошо это или плохо. Оказалось настолько здорово, что я всем рассказывал – глаза горели. А профессиональным театрам – даже с долей удовольствия садистского: «Вы все плачете, что вам не хватает финансирования. А ребята театр из ничего сделали, на пустом месте. Это настоящий Театр».
• • •
Бог поет Belle по-французски. Он диктует Шекспиру монолог Гамлета и тут же пытается выправить жизнь двух современных людей – ведь время для него течет иначе. Тоненькие нити судеб натянуты наискось через сцену, каждый человек – всего лишь колокольчик, подвешенный в огромном пустом пространстве. Возлюбленный, Любимая, Убийца – каждый несет в себе особый звук. Бог ударяет по колокольчикам, и их голоса сливаются в мелодию. Бог поет с их помощью и только для них, а зал восхищенно замирает, чувствуя себя огромным инструментом, который настраивает мастер… Петр заглядывает в комнату, где гости смотрят в записи его спектакль «Моя работа», и смущенно бурчит:
– Слышу, кто-то страшно противным голосом поет Belle. Подхожу – а это я сам…
Спать все укладываются на просцениуме. Журналисты и путешественники, юрист и целая труппа исполнителей индийских танцев. Многие познакомились лишь несколько часов назад, но чувствуют себя словно в обществе старых друзей. В воздухе еще витает отзвук последнего спектакля, сыгранного Петром поздно вечером вне программы, только для гостей. И кажется, что где-то под потолком звучит мелодия и дрожат невидимые нити…
– Как только человек перестает учиться, он начинает умирать. Это страшное слово – «профессионал». Я его очень не люблю. Мне больше нравится слово «мастер». Профессионал – это некий потолок. Человек уже дорос и больше ни в чем не нуждается. А мастер всегда ищет.
Таких людей встречаешь повсюду. Актерская честность, это когда человек на сцене не для того, чтобы сорвать аплодисменты, а чтобы всего себя отдать, раствориться в зале. Но бывает и другое. Я видел театр, который меня просто ужаснул. Противно, когда актер откровенно выжимает аплодисменты из зрительного зала. Такой опыт – тоже прививка. Не дай бог такое допустить. Лучше увидеть со стороны, чем потом – в себе.
• • •
– Какой я волшебник? Такое же, как вы, чучело!
– Совсем такое же?
– Такое же, точно такое! Вы, это, руки-то опустите.
– А можно?
– Конечно! Давно уже можно.
– А как случилось, что ты стал пугалом?
– Есть у нас, волшебников, такое правило. Если кому по своей воле помог, то должен с ним его участь разделить. Помог слепому – сам ослеп, помог глухому – сам оглох. Посмотрел я на вас и понял много такого, о чем раньше даже не задумывался. И подумал, что несправедливо будет, если вы все вот так вот на огороде окажетесь. Взял, да и потратил на вас это последнее желание. Ну что, девчонки, полетели? Сначала зададим этим воронам, а потом – в кругосветное путешествие! С перелетными птицами!
– Как полетели? Мы ж не умеем летать!
– Умеете, умеете! Теперь все чучела мира летать умеют! Только не знают об этом!
Игрушечные волки
Смеркалось. По оранжевым бокам одноместной палатки барабанили мухи,