В-четвертых, общими для кавказских частей оставались к 1914-му кавказские обычаи в офицерском застолье – с перенятыми у грузин тулумбашем (тамадой), ходящей по кругу азарпешей (серебряная чаша с длинной ручкой), пением «Мравалжамиер» и «Алла-Верды», зурной, бубном, лезгинкой, с пожеланием «Аллаверды» и ответным восклицанием «Якши иол»; с пением боевых и застольных песен, сложенных за долгие десятилетия Кавказской войны.
Более того, «на всех» офицерах «кавказский отпечаток: Русские офицеры говорят с грузинским акцентом, речь пестрит кавказскими словечками»371…
В-пятых, в кавказских войсках существовал обычай «крестить» офицеров, вновь прибывших служить на Кавказ, – требуя от каждого выпить до дна полковую азарпешу (в которую входила почти целая бутылка вина), а после этого «сказать слово»372.
В-шестых, общим был обычай прощания со знаменами (в кавалерии – со штандартами) – когда уволенные в запас солдаты «кланяются до земли и целуют полотнища наклоненных над ними» знамен или штандартов373.
В-седьмых, кавказские части традиционно не отличались образцовым внешним видом. «Кавказский солдат, – констатировал еще на рубеже XIX и ХХ вв. публицист В.Л. Величко, – когда он не во фронте, проявляет иногда некоторые внешние признаки распущенности»374. «У солдат независимый вид», – подтверждал прибывший в 1908 г. в 16-й драгунский Тверской полк Г.Ф. Танутров375… Это тоже было наследием войн в лесах и горах Кавказа – где не требовалось строевой выправки, где трудно было воевать в униформе европейского образца и где надо было думать над тем, как победить, а не над тем, как соблюсти формальные требования…
В-восьмых, как и в гвардии, кавказские полки приветствовали полк, проходящий мимо их расположения, играя его полковой марш.
В-девятых, «таким же обязательным было и рыцарское отношение к женщине: никогда уважающий себя Кавказец не вступит в разговор с женщиной, не снявши фуражку»376…
В-десятых, кавказские части традиционно выделялись большим процентом офицеров кавказских национальностей (см. табл. 2) – и прежде всего грузин, чье дворянство и в начале ХХ в. сохраняло рыцарские традиции и было поэтому превосходным материалом для выработки офицера. «В кавказских войсках грузин любили как хороших товарищей, простых в обращении и обладавших блестящими боевыми качествами.
Истории полков пестрят фамилиями Багратионов, Эристовых, Орбелиани, Чавчавадзе, Андрониковых, Амилахвари, Казбеков и др.»377.
Значительно меньше было офицеров-армян, азербайджанцев (татар, по тогдашней русской терминологии) и представителей этносов Северного Кавказа.
Таблица 2
Доля офицеров кавказских национальностей в пехотных и кавалерийских частях Кавказского военного округа (кроме 52-й пехотной дивизии*) в 1912 г.378
* Данных по 52-й пехотной дивизии в нашем распоряжении не имеется.
I Кавказский армейский корпус (штаб – Тифлис (ныне Тбилиси)
20-я пехотная дивизия (штаб – Ахалцых (ныне Ахалцихе)
Она дислоцировалась в юго-западной и южной Грузии (Месхетии и Джавахетии) и в примыкавшей к ней с юга Карсской области – отвоеванной в 1878 г. у Турции, но уже в 1918-м вернувшейся в состав этой последней.
По крайней мере, еще в первые годы ХХ в. в ротах полков 20-й дивизии «в общем строю» принято было петь «Тенгинскую» – песню про героя Кавказской войны, рядового Тенгинского полка Архипа Осипова – взорвавшего 22 марта (3 апреля) 1840 г. вместе с собой и с почти уже захватившими укрепление «черкесами»-убыхами Михайловское укрепление на Черноморском побережье Кавказа379.
Стоявший в Месхетии, в Ахалцыхе (ныне Ахалцихе), 77-й пехотный Тенгинский полк был одной из 12 частей русской армии, в которых имелись навечно зачисленные в списки солдаты и/или офицеры. В Тенгинском это был упомянутый выше рядовой Архип Осипов. Приказом по армии от 8 (20) ноября 1840 г. (первым из приказов о навечном зачислении в списки части!) его было повелено навсегда считать «первым рядовым» Тенгинского полка, и когда на перекличке называлась фамилия «Осипов», «первый за ним рядовой» отвечал: «Погиб во славу русского оружия в Михайловском укреплении!»
На Осипова отпускалось все положенное рядовому довольствие – выдававшееся «беднейшему солдату 1-й роты». А в каждой тенгинской роте находилось на вечном хранении по экземпляру вышеупомянутого приказа – который зачитывался нижним чинам роты «при чтении им в установленное время военно-уголовных законов» (а значит, и перед принятием новобранцами присяги. – А.С.)380…
В начале ХХ в. Тенгинский полк выделялся и тем, что в нем «было весьма крепко традиционное уважение к женщине», и для офицеров считалось недопустимым, «без определенных честных намерений, ухаживать за девушкой, или разрушать чужую семью»381.
Какой бы то ни было информации об индивидуальных особенностях квартировавшего в Джавахетии, в городе Ахалкалаки, 78-го пехотного Навагинского Генерала Котляревского полка в известных нам источниках не нашлось.
Стоявший в Карсе 79-й пехотный Куринский Генерал-Фельдмаршала Князя Воронцова, ныне Его Императорского Высочества Великого Князя Павла Александровича полк был одним из семи наиболее заслуженных и легендарных кавказских полков (Эриванского, Грузинского, Куринского, Кабардинского, Апшеронского, Ширванского и Нижегородского драгунского).
В 1850-е он имел яркое индивидуальное лицо: тогдашние куринцы были типичными «авангардными бойцами, легкими войсками», которые «смотрели какими-то партизанами, пешими наездниками, вроде линейных казаков, удальцами, готовыми наскочить, истребить и разсыпаться по лесу, действуя как и ближайший враг-чеченец…»382 Однако Кавказская война окончилась в 1864 г., и полвека спустя подобная «физиономия» полка сохраниться была уже явно не должна…
Зато сохранились дружеские отношения с кунаками Куринского полка – из которых известны 80-й пехотный Кабардинский, 81-й пехотный Апшеронский и 17-й драгунский Нижегородский полки.
При этом со входившим в ту же 2-ю бригаду 20-й пехотной дивизии Кабардинским у куринцев была «особенная дружба»383. Она зародилась еще в 1845 г., после Даргинской экспедиции, в ходе которой была взята столица имама Чечни и Дагестана Шамиля – чеченский аул Дарго, – а «2-я бригада 20-й пехотной дивизии прославилась на всю Россию и ее стали называть: “Храбрейшая из храбрых”»384. Чеченцы считали потом куринцев и кабардинцев – этих «кара-солдат» (т. е. «черных солдат», с егерскими темно-зелеными, практически черными воротниками) – более опасным противником, чем тенгинцев и навагинцев – этих «кизил-солдат» (т. е. «красных солдат», с красными воротниками тяжелой пехоты). К Куринскому и Кабардинскому егерским полкам «они относились несколько почтительнее, чем» к Тенгинскому и Навагинскому пехотным, «и только в минуты наступления осмеливались сходиться с ними лицом к лицу»385…
С тех пор «два лихих полка полюбили друг друга за храбрость и готовы были итти один за другого в огонь и в воду»386.
С другими кунаками – нижегородскими драгунами – куринцы в свое время «рука об руку исходили всю чеченскую землю»387…
Что же до апшеронцев, то свидетельству бывшего солдата Апшеронского полка Михаила Пантелеева о том, что кунаками куринцев они стали еще до 1843 г.388, противоречит утверждение командовавшего в середине 1840-х 1-м батальоном Куринского полка графа К.К. Бенкендорфа о том, что «между Куринцами и Апшеронцами издавна существовала вражда»389. Но бывший конногвардеец, прослуживший на Кавказе считаные годы, Бенкендорф явно не успел разобраться во взаимоотношениях кавказских полков. Ведь он вообще писал, что эти полки являются «чуждыми один другому» и «склонными к зависти и даже к ненависти друг к другу»390, – утверждение, в корне противоречащее тому, о чем дружно свидетельствуют все остальные источники!..
По крайней мере, еще в середине 1880-х гг. Куринский полк поддерживал дружеские отношения и с 4-й батареей 19-й артиллерийской бригады – называя ее «нашей батареей». Ведь в конце 1850-х эти полк и батарея и квартировали, и воевали рядом – «и, конечно, были друзьями, начиная от их командиров и кончая последним солдатом»391.
Подобно пяти полкам 18-й пехотной (см. выше) и Кавказской гренадерской дивизий – получившим на том же Кавказе захваченные в бою турецкие тамбур-мажорские трости, – Куринский имел отличия в виде взятых в бою трофеев. Это были пожалованные ему две пушки (горная и 6-фунтовая), отбитые куринцами в ночь на 27 марта (8 апреля) 1852 г. у чеченского наиба Талгика, и значки дагестанских и чеченских наибов392.
Именно в Куринском полку хранился после смерти Александра II принадлежавший тому знак ордена Св. Георгия 4-й степени. Ведь кавалер этого ордена – тогда еще цесаревич – получил его за личное руководство атакой у реки Рошна в Чечне в 1850 г., а в